Ольга Малашкина - Три смерти и Даша (СИ) Страница 5

Еще Александра Сергеевна имела постоянные конфликты с учительницей химии. Та была единственной учительницей в школе, чьему предмету всегда было гарантировано внимание лучшей части класса. Химичка хорошо одевалась, вела себя со школьным руководством нагло и часто, не во что, не ставя школьные правила, устанавливала свои порядки. Но уволить ее директор не могла — химики в их окраинную школу не шли, и учительница химии прекрасно это знала.

Сейчас взгляд совиных глаз Александры Сергеевны неспешно скользил по классу, пока не остановился на предпоследней парте у окна. Арсланова и Шеметова — альфа и омега журнала 9–го „В“ (список начинался фамилией Лейлы и заканчивался Дашиной) — давно были предметом пристального внимания и неугасающей ненависти учительницы математики, и было на то две причины. Во — первых, обе игнорировали ее предмет, проявляли преступную невнимательность на уроках, к тому же — каким‑то непостижимым образом время от времени умудрялись писать контрольные на „тройки“, и выставить им по „двойке“ за четверть не получалось ни разу. Вторая причина ненависти плавно вытекала из первой: Александра Сергеевна могла понять, хоть и не могла простить, не любовь к математике, но презрение девушек к оценкам, не понимала никогда. Все школьники, независимо от успеваемости, дорожат оценками, бегают их исправлять, выпрашивают их с родителями и унижаются из‑за них. Но только не эти две. Такого поведения учительница математики не понимала, а при ее складе ума, все, чего она не понимала, тут же вызывало ее ненависть.

Она, прищурившись, смотрела на девушек, раздумывая, какую гадость она может им сделать. Ее размышления прервал звонок с урока.

— Сдаем тетради! Оценки за предыдущую контрольную можно исправить сегодня после шестого урока, — сказала она.

— Спасибо большое, Вась, — почти хором сказали Даша и Лейла.

Естественно, после шестого урока исправлять оценки они не пошли и преспокойно направились к выходу. Но спокойно уйти им не дали.

— Арсланова, Шеметова, куда это вы собрались? — донесся им вдогонку вопрос.

— Домой, — ответила Лейла.

— Не понимаю, почему тебя это заинтересовало? — ответила Даша.

Вопрошающей оказалась Марина Лётова — отличница и не меньшая гордость класса, чем Саня Васин, но не обладающая, в отличие от него, чувством юмора.

— А оценки вы когда думаете исправлять? — не унималась она.

— У нас есть дела поинтереснее, правда, Лейла? Тебе надо — ты и исправляй.

— Мне нечего исправлять, — возмущенно произнесла Марина.

— Ну, за нас исправь, тебе же не трудно.

— Вот, еще, — за таких бездельниц! О чем вы думаете? Какие у вас будут аттестаты?

— „Тройкой“ больше, „тройкой " меньше — подумаешь! Ты бы лучше за собой следила, — продолжать бессмысленный спор Даше не хотелось, но и оставить последнее слово за Мариной она не могла.

— Я всегда за собой слежу, — ответила Марина, уверенная в собственной правоте.

— Вот и молодец. Только заучилась ты совсем. Так и молодость пройдет, — назидательно произнесла Даша, — Есть в жизни вещи поважнее учебы.

— Важнее учебы? Я тебя не понимаю! Образование — это же — путевка в жизнь. От него все зависит! Пока мы учимся — нет ничего, главнее учебы!

— Да ты что?..

Лейла не участвовала в перепалке. При последних словах губы ее задрожали, и по щеке покатилась слеза.

Увидев брезгливое недоумение на лице Марины Даша повернулась к подруге. Лейла рыдала. На лице Даши отразилось еще большее недоумение.

— Лейла, ты чего?

— Да, Маринку жалко стало. Бе — едная… Учеба — главное в жизни… Какой у — ужас!..

Марина пожала плечами и подумала: "Себя пожалей, двоечница", — и удалилась. Даша растеряно улыбнулась, взяла Лейлу за руку и увела.

Была поздняя ночь. Или — раннее утро. По тропинке среди кустов вдоль высокого забора из железных прутьев шла молодая женщина. Она шла, опасливо озираясь (было видно, что она сильно нервничает), вздрагивая от каждого шороха и пугаясь каждой тени, которые в изобилии отбрасывали высокие кусты под светом фонаря. Легкий ветерок лохматил ее густые светлые волосы. Пухлые губы были приоткрыты. Большие зеленоватые глаза всегда были широко раскрыты, как будто от испуга.

Хрустнула ветка. Женщина вздрогнула и схватилась за сердце. Из кустов вышел какой‑то мужчина. Он был на вид чуть старше ее (года двадцать два), среднего роста со смуглой кожей и волнистыми темно — русыми волосами. Глаза женщины расширились от ужаса, рот открылся в беззвучном крике и она, приподняв руки, стала отступать назад.

Незнакомец встревожено посмотрел на нее.

— Простите, я вас напугал? — спросил он.

— Не то слово. Я думала…вы…

— Маньяк?

— Маньяк? Ну…да.

— А что вы здесь делаете так поздно?

— Я? А вы?

— Да, стою тут, жертву поджидаю, смотрю — вы идете.

— Правда?

— Нет, что вы, я пошутил. И, знаете, я все‑таки — мужчина. Вряд ли какой‑нибудь маньяк на меня позарится. Хотя. маньяки бывают разные. Господи, да вы вся дрожите. Ну, не бойтесь вы меня — я вас не обижу. Давайте знакомиться. Меня зовут Антон.

— А я. Я не люблю свое имя. Зовите меня Лика.

— Лика? Ну, ладно.

В длинном двухэтажном здании за забором тускло горели два окна. Вдруг, одно за другим зажглись сразу несколько. В здании чувствовалось какое‑то движение.

— Что там? — спросил Антон.

— Психушка, — ответила Лика, — Что‑то они там забегали. Побег, наверное. Пойдем отсюда — мне страшно.

— Ну, еще бы не страшно — гулять ночью возле психушки. Пойдем. Ты так и не ответила, что ты здесь делаешь.

— Понимаешь, я родилась не здесь. В этом городе я долго пыталась найти себя, но не получилось. И однажды я поняла, что очень скучаю по своему родному городу. Здесь меня ничто не держит, и я решила вернуться туда.

— В пять утра? — удивился Антон.

— А что? Зачем ждать.

— А из какого ты города?

— Вряд ли ты о нем слышал. Там большой химкомбинат. Все дети там учат химию, все местные писатели прославляют ее, а все местные жители задыхаются от выбросов.

— И ты туда так рвешься?

— Там — моя родина. Да и здесь ничуть не лучше, только другое градообразующее предприятие.

Они, спотыкаясь, шли по немощенной дороге. Психиатрическая больница находилась в большом поселке с одноэтажными домами, невысокими заборами и садами со старыми деревьями. Поселок пережитком прошлого торчал посреди большого современного города. Видимо, место расположения больницы определял ее будущий пациент потому, что лучшие условия для побега предусмотреть было трудно. Сейчас поселок окутывали предрассветные сумерки. Было тихо, даже собаки не лаяли.