Дмитрий Емец - Стеклянный страж Страница 5

Дама средних лет, похожая на грустного, очень домашнего ослика, с усилием вытягивала из тележки тяжеленный пакет. Меф подхватил его и переставил в открытый багажник.

– Спасибо! – сказала женщина.

– Да не за что! До Москвы не подбросите? – попросил Меф.

Дама посмотрела на него, видно, взвешивая, насколько Буслаев способен треснуть ее по голове.

– Ладно, садись. А корзину свою и – что еще там у тебя? – на заднее сиденье бросай! – согласилась она очень печально.

«Все меня используют! Муж, дети. Даже и этот помочь не мог просто так! Бедная я!» – говорил весь ее невеселый вид.

– Корзину? – удивился Меф, опуская глаза.

Оказалось, что, убегая из гипермаркета, он зачем-то захватил с собой громоздкую корзину и сумку с майками и все время тащил их с собой. Маразм!

«Значит, барахло это я все-таки украл!»

– Так ты ставишь корзину? – поторопила дама.

– А, ну да! – сказал Буслаев, закидывая корзину через открытое стекло в салон.

Дама села, долго искала ключ, долго пристегивалась, долго выруливала, вертя туда-сюда головой. Мефу хотелось заорать «скорее!», но он понимал, что грустных осликов не торопят. Они от этого останавливаются и вообще никуда не идут.

– Какой-то ты взмокший. Бежал? – спросила дама, останавливаясь, чтобы пропустить микроавтобус, который сам их пропускал, назойливо сигналя фарами.

Меф провел рукой по лицу. Действительно, мокрое. Даже брови и те влажные. На пальцах капли остаются. И как только его в машину посадили? Он же похож на полного психа! Да и рубашка порвана. Должно быть, усатый все-таки успел в него вцепиться.

Теперь, когда сердце уже не стучало так бешено, до Мефа постепенно доходило, что он только что натворил. Если его теперь найдут, условным сроком точно не отделаешься.

– Подарки покупал? – спросила дама, считавшая своим долгом всю дорогу разговаривать.

– Угу, – сказал Меф.

– Родителям?

– Маме.

Лицо загнанной жизнью дамы выразило полное согласие с тем, что папам ничего покупать не надо. Русская национальная игра: хочешь обрадовать маму, скажи ей, что не любишь папу.

– И как тебе гипермаркет? Хороший, правда? – спросила она потеплевшим голосом.

– Ничего. Нормально.

– Ты просто как мои дети! – возмутилась дама. – Почему вы не говорите «понравилось», а говорите «ничего» или «нормально»?

– Не хочу говорить то, чего от меня ждут.

– То есть, по-твоему, слова «нормально» от тебя не ждут? Никто не догадается после десятого повторения?

Меф скосил глаза. Покидая зону парковок, они проезжали мимо двух охранников, напряженно озиравшихся по сторонам. Машину они, однако, пропустили без проблем. Их куда больше интересовали пешие. Меф на всякий случай отвернулся, хотя понимал, что через частично затемненное стекло машины узнать его невозможно, да и кого узнавать? Вряд ли у этих охранников уже есть его описание. Разве что самое приблизительное: парень среднего роста, молодой, в рубашке с короткими рукавами. Волосы – длинные.

Замотанная дама высадила Мефа у метро. Буслаев вышел, открыл заднюю дверь, взял корзину, перекинул через плечо сумку, поблагодарил. Двигался он на автопилоте. Десять минут назад, когда они стояли в пробке при въезде в город, он сообразил, что в руках у моржеусого осталась его светлая «тряпичная» куртка, а в ней – паспорт. Да и сама драка наверняка происходила перед камерами слежения.

«Купите три килограмма любых фруктов, и на кассе вас бесплатно шарахнут по башке!» – вспомнил Мефодий слова Чимоданова.

Вот уж точно: случайных слов не бывает, даже если они кажутся случайными тому, кто их сказал. В словах человека порой проявляется правда, которая выше самого говорящего. Это ярко проявляется в некоторых песнях. Например, поет человек: «Нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели!» и не понимает, что поет. Кажется ему, что нечто героическое.

Мобильник Мефа завибрировал. Он механически нашарил его на поясе, вытянул из футляра. Номер определялся неизвестный.

– Алло!

– Это Ромасюсик! Узнаешь такого? – послышался бодрый голос. – Ты не мог бы мне чуток похэлпить? Я тут выбрал Прашечке несколько маечек и не соображу, куда их сунул. Вот я и вонтю аскнуть тебя по-квиклему: они к тебе случайно не попадали?

– Гадина! – выдохнул Меф.

– Моих личных качеств обсуждать не будем! – деловито затарахтел Ромасюсик. – Если хочешь, чтобы все закончилось хорошо, Прашечка ждет тебя ровно в четыре на станции метро «Новокузнецкая» – в центре зала. Как до «Новокузнецкой» доехать, сообразишь?

Когда трубка отключилась, Меф сгоряча стал нажимать на ответный звонок, желая высказать Ромасюсику много чего. Он кипел как чайник, и пар, накопившийся внутри, требовал выхода.

Однако вместо Ромасюсика всякий раз отвечала говорливая особа из агентства недвижимости, которая на каждое слово Буслаева выстреливала ему десять. Только после третьего перезвона Меф сообразил, что Ромасюсик его одурачил. А тут еще и сама особа принялась названивать, спрашивая Мефа про какого-то Павла Прокопьевича, с которым она его по одной ей понятной причине связала.

– Передайте Павлу Прокопьевичу, что приличные люди так не поступают! – заявила она.

Меф пообещал передать и выключил телефон, для надежности отсоединив аккумулятор.

«Новокузнецкая!» – повторил он себе и направился к метро, в подробностях представляя, что сделает с Ромасюсиком и ощущая зуд в кулаках.

До метро было шагов двадцать, однако Меф их почему-то пройти так и не смог. Асфальт стал уплывать у него из-под ног, а крупная буква «М» по неясной причине отползать куда-то вбок.

Не осознавая, что делает, Меф вцепился в плечо незнакомому парню, стоявшему у газетного киоска, и стал мять ему свитер. Тот обернулся и оттолкнул его руку.

– Ты что, оборзел?

Меф отпустил свитер. Он описывал петли как пьяный. У него кружилась голова. Лицо заливал липкий пот. Желудок сжимался, будто он отравился просроченными йогуртами, но рвоты не было.

Понимая, что в таком состоянии в метро идти никак невозможно, Буслаев перешагнул низкий заборчик и, волоча ноги как паралитик, побрел за павильон. Там грелись на солнышке двое бездомных, между которыми стоял мешок из-под сахара, полный бутылок. Бездомные смотрели на Мефа и улыбались ему пятью зубами на двоих.

Один, отламывая, бросал хлеб бродячей собаке, которая его не ела, но вежливо нюхала.

– Не жрешь? Ну и не жри! Колбасе продалась – знаю тебя! – с обидой говорил он ей.

Собака понуро опускала морду. Хвост вилял то быстрее, то медленнее, реагируя на интонацию. Заметно было: ей приятно, что с ней разговаривает человек. Пару раз она вежливо поднимала хлеб, держала его во рту и снова роняла.