Е. Кочешкова - Зумана Страница 5

Ваэлья, в отличие от отца, ни разу не попыталась упрекнуть Элею. Она понимала — слова пусты. Она понимала — другого такого Патрика больше не будет. Не будет этих ясных глаз, которые, не смотря на все невзгоды, сохраняли детскую чистоту. Не будет летающих яблок и восхитительно смешных выдумок. Да что там… не будет больше мага, отмеченного богами, рожденного сделать этот мир лучше…

Элея знала — всю боль того глубокого раскола, что прошел через душу ее ученицы, Ваэлья ощущала как свою собственную. Они были точно две странницы, потерявшие свою дорогу. И оставалось им только одно — держаться друг за друга, чтобы не свалиться в пропасть.

Хуже всего оказалось притворство.

Дядя Риварн, по обыкновению, не спешил возвращаться на свой остров, предпочитая наслаждаться королевским гостеприимством, и Элее стоило больших трудов выносить его неизменное веселье… Одно дело просто не выдавать своей печали, и совсем другое — каждодневно изображать на лице радость. Она стала избегать совместных трапез и все чаще надолго уезжала к наставнице.

Впрочем, проблема заключалась не только в дяде: гораздо хуже оказался его «подарок»… Граф Риварн никогда не отступал от своих привычек, и на сей раз он решил подарить принцессе… менестреля. Это был очаровательный юноша, ясноглазый, с голосом чистым, как весенний ручей… Он виртуозно играл на лютне и знал бессчетное количество романтических баллад и сказаний. Дядин Тьеро приводил в восторг всех дам от фрейлин до служанок. Всех, кроме Элеи, которая ни на миг не усомнилась, что за этим «подарком» стоит Совет во главе с ее отцом. Ах, наследнице нравятся артисты?.. Что ж, давайте доставим ей такое удовольствие!

Глупцы… они всерьез полагали, будто эта грубая подмена способна восполнить утрату.

Элея распорядилась, чтобы менестреля устроили со всеми удобствами. Дали ему слугу, место за столом и хорошую, теплую комнату. Как можно дальше от ее собственных покоев. Парень, конечно, искренне старался угодить наследнице трона, но откуда ему было знать, что для принцессы существует только один голос… самый ласковый и добрый…

Когда миновал почти месяц со дня появления шута в Тауре, дядя, наконец, покинул Брингалин. И сразу же в королевском доме стало тихо, словно жизни убавилось вполовину. Трапезы больше не напоминали состязание на лучшую шутку, а бедняга Тьеро, лишившись покровителя, совсем перестал понимать, кому он нужен в этом большом замке. Прежде он привык быть любимчиком и баловнем у своих хозяев, теперь же оказался настолько предоставлен самому себе, что даже внимание фрейлин не радовало менестреля. Фрейлины — это ведь не госпожа… которая оставалась ледяной и неприступной, словно ни одна песня в мире не могла тронуть ее сердце. Да и то сказать… разве это придворная жизнь? Ни вам пышных приемов, ни турниров… Что поделать — Брингалин никогда не был средоточием праздного веселья: Давиан уже много лет как охладел к этим расточительным светским забавам, а Элея после возвращения из Золотой вовсе не имела к ним склонности…

Пожалуй, именно менестрелев удрученный вид стал последней каплей в тот день, когда терпению Давиана все-таки настал конец. Тьеро как раз сидел под дверью личной королевской столовой и настраивал свою лютню. Наверное, он надеялся скрасить господскую трапезу, но Элея лишь церемонно кивнула в ответ на его «доброе утро!», и менестрель сразу же потух взором. Что не укрылось от короля. Во время тягостно-молчаливого завтрака с дочерью он некоторое время хмуро глядел, как вяло она взбалтывает ложкой свою кашу, а потом со всей силы шарахнул кулаком по столу, даже стоявший у него за спиной Тайрил невольно вздрогнул:

— Хватит! Хватит, Элея! Пора положить конец этому позору! Скоро уже и пастухи на Литто будут знать о том, что наследница престола сменяла служение своему народу на бессмысленную скорбь по безродному чужаку! Остановись! Опомнись! Ты — будущая королева! Мать тысяч детей! Твоя жизнь не принадлежит тебе, и ты это знаешь! Как ты могла забыть все, чему учили тебя столько лет?! Ни один мужчина в мире не стоит такой жертвы, будь он даже королем! — под руку Давиану попалось сваренное вкрутую яйцо, и он в гневе стиснул его так, что на скатерть посыпалось мелкое белое крошево. — Элея, Совет Мудрых в тревоге — они не слепые и не глухие! Корону не может наследовать тот, чей разум помрачен горем.

«Мне не нужна ваша корона», — хотелось крикнуть ей, но Элея проглотила постыдные слова и лишь низко склонила голову, пытаясь спрятать слезы. Отец был прав. Подозрения Совета — это уже действительно серьезный довод.

Ее жизнь никогда не принадлежала ей.

И прежде дочери короля даже в голову не приходило перечить судьбе: она с молоком матери впитала, что долг рожденного для трона — забота о своем народе. Элея рано осознала всю величину ответственности, скрытую за титулом. И когда возникла необходимость, безропотно пошла замуж за Руальда, которого видела лишь единожды — на портрете. Она знала — это ее долг. Боги, какой смешной наивной девочкой была она тогда! Не познавшей еще ни боли, ни страсти… Ни иссушающей тоски, что порождает невозможность быть рядом с тем, кого так жаждет душа. И как же все разом переменилось, едва только она покинула родной дом… Призрачные понятия, взятые из книжек и рассказов подруг, вдруг обернулись живыми чувствами. И когда они с невероятной силой опалили маленькую снежную принцессу, Элея поняла, что такое на самом деле чувство долга — что такое невозможность выпустить это пламя наружу, медленно сгорая от него внутри…

Она почти не умела лицемерить, поэтому обманывать приходилось в первую очередь себя. Это себе, а не окружающим королева Элея внушала, будто на дух не переносит двуличного шута со всеми его уловками и ужимками. Себе ежедневно доказывала, что Руальд — лучший мужчина в мире. Самый умный, самый храбрый, самый добрый и внимательный. Пока, наконец, и вправду не поверила. Пока не привыкла если уж не любить в полной мере, то хотя бы ценить и уважать своего мужа. Видят боги, не так это было и трудно… Руальд обладал почти всеми чертами характера, которые делают мужчину — мужчиной, короля — королем. Грех ей было жаловаться… Только вот сердце обманывать оказалось так же глупо, как и мудрую наставницу, которая всегда видела ее насквозь. Сердце не знало правил этикета и законов притворства. Каждый раз, когда Элее казалось, что она, наконец, избавилась от непозволительного чувства, случалось одно и тоже — сны… Красочные и удивительно живые, они являлись по ночам незваными гостями и в клочья разрывали наивную убежденность королевы, что она сумела-таки погасить этот потаенный огонь…