Виктор Телегин - Гарри Поттер и Лик Змеи Страница 5

-Соберешь тут, - сквозь зубы рычал кузнец. - Трусы одни, бля, говно. Ходят под этими Кузиными, как овцы, те их и в рот, и в сраку. Семен - давай корову, кузнец - подкуй кобылу, Парамон - налови карпа.

-А что барин?

-А что барин? Барин сам по себе, мужики - сами по себе. Барину ему что? Тащи оброк, да будь молчок. Говно он, барин наш.

-Тихо ты, дурак.

-Да что тихо? Не так что ль? Я б ему, дураку этому, давно б шею свернул, когда б воля была.

-Какая воля, дурак?

-Не знамо какая, хоть какая.

Кухарка слезла с елдака и встала на четвереньки. Кузнец послюнил ей дыру и вставил.

-А что барыня? - елейно кухарка.

-А что барыня? Блядь. Я бы ее, суку, раком, вот как тебя, была б воля. Засадил бы, суке, так, что пизда бы трещала. Вчера подходит ко мне: “Иван, извольте лошадь оседлать”. Как будто я - конюх. У, думаю, расфуфа ебаная, как бы воля, я б тебя оседлал. Три дни без перерыву бы трахал. Красивая, гнида.

-Я что, хуже?

-Молчи ты. В ротик бы барыне засадить… - мечтательно проговорил кузнец и вдруг вынул хуй из жопы кухарки. Елдак задрожал, исторгая на кухарку прозрачную молофью. Кузнец исторгался долго, рыча, как загнанный зверь. Молофья летела во все стороны, - на сено, вниз, на землю, но больше всего - на жопу Палаши.

-Какая ж ты скотина, кузнец, - ласково проговорила кухарка и, повернувшись, принялась слизывать остатки молофьи с елдака Ивана, на глазах уменьшающегося в размере.

-Саша! - донеслось с улицы. - Сашенька!

Гл. 2 Христос оживил Лазаря…

Это звала няня.

Сашенька кубарем с сеновала. “Ох, стервец!” - перепугано вслед Палаша.

Через двор - к няне, Арине Родионовне.

-Нянечка, я тут!

-Где ты лазишь, Сашенька? Маменька проснутся, посадят на горох.

-Я на звезды смотрел, нянечка.

В это время с сеновала - покачиваясь от усталости - кузнец с кухаркой. У кухарки едва прикрыта тряпьем пиздень. Поодаль - с видом испуганным - Акулька.

Нянечка:

-Ну, на звезды, так на звезды. Пошли, Сашенька.

Сашенька засыпал, вспоминая, как ловко входил в Палашку и выходил из Палашки елдак кузнеца. Входил-выходил. Какой он огромный, толстый, - хуй у кузнеца! Вот бы Сашеньке такой!

Хуй. Х -у-й. Три буквы, как и в слове “Бог”. От кого Сашенька впервые услыхал это короткое слово - хуй? От Семена, двенадцатилетнего сына дурака Олежки и малахольной девки Сметаны.

“Между ног у тебя хуй, - говорит Семен, почесывая оспину на лице. - А у бабья между ног - пизда. Хуй надо засунуть в пизду и тогда будет хорошо”

“Хорошо?” - не понимает Сашенька, которому от роду еще шесть годочков.

“Да, - харкая на землю зеленым комком, говорит Семен. - Хорошо - просто пиздец. Да ты че, дрочить что ль не пробовал?”

“Нет” - признался Сашенька.

“Ну, смотри”

Семен скидывает портки и принимается мусолить свой хуй. Сашенька пугается и убегает, а сейчас - во сне, сожалеет, что не увидел, как брызнула молофейка из хуя Семена.

Скоро он и сам научился дрочить, представляя почему-то голой - маменьку. Маменька не любила Сашеньку, наказывала за любую провинность, но она была красивая, красиво одевалась, и у нее была очень узкая талия. Сашенька не знал тогда, что маменька носила, как и все дворянки того времени, корсет. Когда Сашенька дрочил на маменьку, он представлял, как голая, с распущенными волосами, маменька садится у его изголовья и целует Сашеньку в лоб, и говорит, что любит его. Яйца Сашеньки сладко сводит и из хуя вытекает на простыню большая прозрачная капля.

“Маменька, Сашка опять рукоблудит!” - кричит братец. Поднимается суматоха, прибегает маменька и сильно - по щекам Сашеньку! “Не греши! Не греши! Не греши!”.

А через неделю Акулька в пруду утопла. Полезла купаться в грязную воду, да и захлебнулась. “Сом утопил”, - сказал папенька, вышедши покурить на балкон.

Черная от горя Палашка шла, голосила, на руках держа Акульку. Народу собралось! “Ведьма виновата!” - крикнул кто-то. Ведьма - это бабка Семениха, дом ее покосившийся на краю улицы стоит. Мужики да бабы - на край улицы! Впереди - кузнец, страшный, рожа перекошена.

-Выходи, ебаная!

-Пошли к черту на хуй!

Кузнец плечом дверь высадил. Выволокли ведьму из избы. Верещит старуха, отбрехивается. Не отбрешешься! Раздели ведьму. Смотрит Сашенька - противно ему. Сиськи болтаются, как пустые кули, пизда рыжим кустарником поросла. Кузнец размахнулся - и по роже Семениху, с ног сбил.

-Вставь ей, Ванек! - толпа орет.

Кузнец портки - долой. А сам - зырк на балкон, где папенька с маменькой стоят. Хуй болтался - болтался, да и встал. Опять Сашенька подивился, позавидовал - какой огромный да ладный. Кузнец ведьму ебет, а сам на маменьку глядит. Маменька покраснела и ушла прочь с балкона, а папенька остался. Выеб кузнец ведьму, дал ей сапогом под дых. Захрипела старуха.

-На березку ее! - крикнул кто-то по-петушиному.

А во дворике как раз две березки стоят, Сашенька под ними очень гулять любил. Два дюжих молодца вскарабкались на березки и - хоп! - наклонили их. А тут уже у кого-то веревка в руках. Мигом прикрутили ведьму проклятую - правая нога - к одной березке, левая - к другой.

-Пущай!

Отпустили. Кровь - вниз, на людей. Купаются в ведьминой крови, радуются. Лобик утопленницы кровью намазали.

-Ничего Акулечка, - зашептала Палаша. - Не сошло с рук ведьмине проклятой.

А Семениху березки надвое разорвали - аккурат по пизде.

Акульку покамест в старом сарае положили. Сашенька несколько раз до похорон ходил смотреть на нее. Синяя стала Акулька, страшная. Глаза выпученные, а руки холодные. Умерла Акулька. А вот у Сашеньки хуй теплый, живой и жизнь дает. Христос оживил Лазаря…

“А ну-ка, думает Сашенька, оживлю я Акульку”.

Гадко было совать ему хуй в синюю акулькину пизду. Но - ради святого дела - сунул. Холодом его охватило, могилой. Страшно Сашеньке, зубы колотятся, да он не отступает - ебет мертвую Акульку. Закрыл глаза - представил маменьку, как её кузнец ебет. Интересно, у маменьки на пизде тоже волосы есть? И за щеку она елдак кузнеца так же, как Палашка, засовывать станет? Хуй Сашеньки согрелся и сладко задрожал.

Смотрит Сашенька на Акульку, а та лежит не шевелится, все такая же синяя и холодная, как была. Понял Сашенька - не возвращает хуй старую жизнь, а для того только Богом дан человеку, чтоб хорошо ему делать, и новую жизнь давать.

***

Москва пушкинских времен - это город деревянный, отсталый, униженный. Царь Петр раком поставил Москву, в особенности ее бородатых бояр, и долго ёб, усмехаясь в черный голландский ус. Когда в 12 году, при Наполеоне, чиркнул огнивом партизан Ерема, то и запылала белокаменная.

А столица империи - это Петербург, о нем только разговоры. “А слыхали, в Пемтембургу - то фонари газовые по всем улицам поставили?”.