Кейт Эллиот - Собачий принц Страница 5

Анна плакала. Она не хотела расставаться с единственным после смерти родителей человеком, который был так добр к ней.

— Расскажите другим, — заговорил Отто. Он держал в объятиях Анну, но обращался к Матиасу. — Расскажите, что не все погибли, что нас превратили в рабов. Скажите, что Эйка накапливают силы, используют нас, чтобы ковать оружие и делать броню.

— Мы вернемся за вами, — сказал Матиас сквозь слезы. Анна не могла говорить, она обнимала Отто, от которого пахло дубильными ямами, но они все пропитались этим запахом. Теперь этот запах был запахом надежды и безопасности. А за кожевенным кварталом лежал мир, которого они не знали и которому не доверяли.

— Ах, Владычица, — прошептал Отто. Он в последний раз поцеловал волосы Анны. — Может быть, от этого только хуже, но то, что я делаю, дает мне надежду. Если мы все выживем и нам доведется встретиться, я стану вашим отцом.

— Идемте, дети, — позвала женщина, мягко отрывая руки Анны от Отто.

Анна плакала, покидая Отто. Оглянувшись, она увидела, что Отто стоит и смотрит им вслед, сжимая и разжимая кулаки. Потом лицо его исчезло, поглощенное тьмой и расстоянием.

Женщина привела их к краю вонючей сточной канавы.

— Ждите здесь, — сказала она. — Сейчас за вами придут.

Она исчезла в доме, где спали рабы. Чуть позже появился молодой человек, которого дети уже видели.

— Пошли, — сказал он, посадив Анну к себе на спину. — Нам надо бежать всю дорогу до кузницы.

Они побежали, дважды останавливаясь и прячась, один раз — чтобы перевести дыхание, второй — когда невдалеке послышался вой собак. Однако они так никого и не встретили. Ночью но городу бродили только призраки. Так много времени прошло с тех нор, как Анна в последний раз отважилась появиться на улицах города, что открытые пространства и угловатые тени построек вызывали у нее дрожь, ей казалось, что по спине бегают пауки.

Молодой человек оставил их у такой же открытой траншеи, заполненной мочой и поносом. И все же это был хороший, пристойный, человеческий запах, не похожий на сухой металлический душок дикарей.

К ним подошла женщина. Сначала она уставилась на них, не веря своим глазам, потрогала их губы, волосы, уши.

— Вы настоящие, — сказала она. — Настоящие живые дети. Моих они убили. Идемте, — вздохнула она. — Времени у нас в обрез.

Она быстро повела их по лабиринтам города, к еще одной траншее, к следующей группе рабов. Так, от траншеи к траншее, они пересекли весь город.

— Это единственная свобода, которая у нас осталась, — сказал человек, забравший их, когда собор был уже виден и в небе на востоке появилось первое пятно света. — Они дикари, Эйка, но не могут переносить малейшего запаха человеческих испражнений. Я видел, как одного человека убили за то, что он опорожнил кишечник в неположенном месте, хотя он ничего не мог поделать с собой. Поэтому мы можем поочередно выходить по нужде, а если скажешь, что у тебя запор, то получаешь больше времени. Так. Мы пришли. Ни я, никто другой не может доставить вас дальше. Спрячьтесь здесь, под теми тряпками у траншеи. Эйка сюда никогда не заходят. Не двигайтесь, не шевелитесь, даже если услышите собак. Если они вас найдут, вы погибнете. Мы все будем молиться, чтобы этого не случилось. Будьте терпеливы. Переждите день. С наступлением темноты вы услышите рог и увидите большую толпу, направляющуюся к реке. Будьте осторожны, потому что они уходят не все. Некоторые остаются, чтобы охранять рабов, спящих в том здании через дорогу; они называют его монетным двором. Насколько мне известно, кто-то из них остается в соборе. Что внутри собора — не знаю. Это вам придется узнать самим. Да сохранит вас Господь!

Он сжал их руки, сначала Анны, затем Матиаса, в знак родства. Потом уложил их на землю, укрыв грязными, вонючими тряпками. Анна слышала, как замерли его шаги.

Что-то проползло по ее руке. Она подавила готовый вырваться крик. Девочка затаила дыхание. Но впервые за много дней и недель она ощутила на сердце странную легкость. Анна долго не могла понять, что это, но тут ей вспомнились слова Отто:

«Я буду надеяться. Пока я жив, я буду ждать вас».

Удивительно, но, даже полузадушенная горой вонючих тряпок, она заснула.

Девочку разбудил собачий вой. Она вздрогнула, Матиас тут же прижал ее к земле. Анна не издала ни звука.

Тряпки сползли, открыв ей вид на ступени, ведущие во дворец, и пространство перед ними. Шагах в пяти от них остановился человек, повернулся спиной к куче тряпок и помочился в траншею. Затем, оправляя свою одежду, он подошел ближе и наклонился. Из всех рабов, которых она видела, он выглядел самым аккуратным. Его одежда, хотя далеко не чистая, все же не была покрыта коркой грязи. Он поигрывал веревочным поясом, низко сидящим на стройных бедрах, и оглядывался по сторонам; посмотрел через плечо в сторону собора, ступени которого в это время мыл тряпкой, доставая воду из ведра, другой раб: Анна не могла разобрать — мужчина или женщина.

Мужчина, подошедший к ним, прокашлялся и быстро заговорил:

— Когда все пройдут по дороге, бегите во дворец. Постарайтесь оставаться в тени и идите до конца, туда, где находится алтарь. Там вы найдете дэймона. Подходите к нему осторожно. Он может быть буйным. Никто из нас с ним не разговаривал, это запрещено.

Он выпрямился и быстро зашагал прочь. Он исчез из поля зрения, затем снова появился. Когда он оказался возле ступеней собора, на него обрушилась свора собак.

Взвыл рог. Резкий, мучительный звук. Псы, рыча и лая, ринулась вниз по ступеням. Анна взвизгнула и засунула руку в рот, кусая ее, чтобы не разрыдаться. Собаки были чудовищами, с длинными стройными лапами, с массивной грудью и желтыми глазами, сверкавшими дьявольским огнем. Высота их плеч была вровень с головой девочки. Из их разинутых пастей торчали огромные зубы и свешивались красные языки. Они набросились на двух рабов, сбили их с ног. Потом девочка видела только бесноватое метание собак, извивающихся, прыгающих, кусающих друг друга… Анна закрыла глаза и сжала в руке кольцо Единства. Матиас подавил всхлипывание и судорожно вцепился в Анну. Она не решалась смотреть. Она не хотела это видеть.

Раздался еще чей-то мощный голос. Девочка зажмурилась, но Матиас дернул ее, и она открыла глаза. По ступеням спускались Эйка. В своих чешуйчатых шкурах они выглядели как больные. Но каждый из них, дикарь, не имеющий в себе ничего человеческого, дышал грубой силой и звериной хитростью, сквозившей в повадках и в выражении острого безобразного лица. Они хватали беснующихся собак за задние ноги, отшвыривая их прочь, сильно били их мощными когтистыми руками и древками копий. Эйка сами лаяли и выли, как собаки, как будто были одной с ними крови и понимали их звериный язык.