Наталья Колпакова - Лучший из миров Страница 5

Вызов к куратору Ордена ловчих не застал Румила врасплох, но и радости никакой не доставил. Небрежным кивком отпустив посыльного, он продолжал неторопливо прогуливаться (а точнее, бесцельно слоняться) по галерее вокруг большого тренировочного двора. Не император, подождет! Не нравился ему этот выскочка, и все тут. Молодой – далеко не сопляк, конечно, но не по годам чин. Про себя Румил не называл начальника, еще не начавшего седеть, иначе как мальчишкой. Куратор держался надменно, но корректно, придраться не к чему, и Румил не мог не оценить его чувства дистанции, не позволившего новому начальству свалиться в неуместное панибратство. Для Ордена он был чужак и держался отчужденно, и это было правильно, потому что тыловой крысе – или, точнее, архивной мыши – нечего было и надеяться когда-нибудь заслужить признание среди ловчих. Куратор и не стремился, честь ему и хвала хотя бы за это. А вот к чему он стремился, для Румила все еще было загадкой. А цель была. И немалая, в этом Румил не сомневался. Ради чего-то ведь он вылез из своего архива, этот вежливый, неприметный, скользкий канцелярист, – вылез и нешуточные силы приложил, чтобы добиться такого почетного и такого необъяснимого назначения. В высшей степени неоправданного назначения! Штатский, неопытный, непуганый. Даже не практикующий маг! Ни уважения, ни мудрости, ни связей. И уж, конечно, полная неосведомленность в орденской кухне.

Все это вместе раздражало Румила сверх меры. И… и пугало, хотя и невозможно признаться в таком ему, старому магистру Ордена ловчих.

Сквозь длинные плети каких-то цветущих растений – все они были для него просто «растения», без прозваний и смысла – он бросил взгляд на тренировочную площадку и поневоле увлекся. Очередной курсант (Румил досадливо нахмурился – забыл имя!) только что преодолел полосу препятствий, вылетев прямо на мага, такого же мальчишку лет четырнадцати. Маг, видимо, успел оценить силу, с которой не по возрасту крупный будущий ловчий крушил преграды на полосе, и теперь на пути к финишу юного силача ждал всего лишь росток. Хрупкий, покачивающийся на ветру стебель с парой нежных листочков. Мальчишка занес ногу, притормозил на секунду, с подозрением оглядываясь, и обрушил на сомнительное препятствие подошву. Румил усмехнулся. Миг – и нога ученика до колена оказалась опутанной цепкими побегами. Усики хищно шарили вокруг, словно пытаясь нащупать и впиться в того, кто их потревожил. Молодец маг, ничего не скажешь! Мальчик пыхтел, отчаянно борясь со зловредной лианой. Ему удалось оторвать верхушку, но, брошенная на землю, она тут же принялась и пошла в рост. Скоро бедняга уже весь был опутан хрупкими на вид стебельками, но так и не оставил бессмысленных и потому неумных усилий. Юный маг ласково поглаживал быстрыми пальцами воздух, побуждая лиану к росту. Чуть поодаль наставник курса удрученно наблюдал за упрямым силачом. Румилу стало и досадно, и смешно. Он расширил полынью в зеленой изгороди, просунул голову меж тяжелых, пахнущих сладковатой пылью соцветий и крикнул:

– Бестолочь, не бойся слабости!

Измученный, багровый от усталости и стыда ученик, дернувшись еще раз-другой, остановился. Усики растения дрогнули, слепо ткнулись туда-сюда и поникли, будто лишившись опоры. Мальчик чуть успокоился, выровнял дыхание и настороженно прислушался к своим ощущениям. Наконец-то, давно пора! И вдруг как-то разом, как выливается вода из переполненной бочки, тугие кольца стеблей обрушились под ноги своей жертве и, едва коснувшись пыли, исчезли. Наставник курса с явным облегчением потрепал ученика по волосам, а его противник по поединку, уронив руки, улыбнулся хорошей, дружеской улыбкой. И это Румил тоже отметил. Многообещающий маг растет, надо будет наведаться к главе школы, присмотреться.

Когда он выпростался из зарослей и повернулся уходить – сколько можно заставлять начальство ждать! – в галерею с грохотом ворвался кто-то из служителей, и лицо у него было такое, что у Румила упало сердце.

– Беда, магистр! – выкрикнул вестник, глядя на него снизу вверх с ужасом и иррациональной надеждой. – Группа Поллика не вернулась.

Румил обреченно молчал, ожидая продолжения.

– Они погибли, убиты. Все.

В очередном дворе (сколько их уже было? И куда она идет? Может, просто кружит, как в заговоренном лесу?) Тейю заметила крохотную самку. Скрюченную, осторожную в каждом движении, всю замотанную какими-то толстыми тряпками. Та брела к стене дальнего дома, зиявшей крохотным окошком у самой земли. Тейю, притаившаяся за мусорными баками, была заинтригована. Неужели это трясущееся чудовище сумеет пролезть в такой тесный лаз? Или, может, она – нет, невероятно, нельзя на это надеяться! – и все же неужто она тоже умеет… Но если все-таки да, то в кого? В змею, что ли? Ничего, и со змеей можно договориться, Тейю недаром считалась самой дипломатичной в роду.

Размечтаться она не успела. Старуха в шерстяном платке и древних валенках добрела до подвального окошка и принялась скликать кошек.

Кошки! Такие гибкие, текучие, стремительные, они были очень на нее похожи. Почти свои… Они окружили старую самку, терлись о ее ноги, воткнутые в толстые серые чехлы, а та, бормоча, торопливо вытряхивала что-то перед хрупкими треугольными мордочками. Это что-то упоительно пахло, Тейю чуяла издали. И точно, зверьки с жадным урчанием набросились на подачку.

Ноги сами понесли Тейю к импровизированной столовой. Тихо, сладострастно урча, совсем как кошки, она проскользнула через двор, и кошатница испуганно вскинулась. Увидев, как изменилась сморщенная мордочка дряхлой демоницы, Тейю запаниковала, и облик поплыл, меняясь. Может, она любит только тех, кто похож на кошек? Старуха шарахнулась к стене, тиская платок на груди. Перед ней лебезило крупное чудовище, стремительно прорастающее трехцветной шерстью через скудную одежду. Метался раздвоенный хвост, два гладких копьевидных кончика-острия мели грязную жижу. Лапы у чудовища были какие-то неопределенные, то прорастет из-под ребер лишняя пара, то среди длинных птичьих пальцев с серьезными когтями вдруг мелькнет хрупкий девичий пальчик. Лицо (морда?) также текло и плавилось. Только широко распахнутые, детские какие-то глаза оставались неизменными, да среди плотных рыжеватых прядей нервно подрагивали крупные полупрозрачные уши в сетке зеленоватых жилок. Взбив водопад брызг сдвоенной плеткой хвоста, чудовище широко улыбнулось, раскрыло рот и старательно выговорило:

– Мя-а-у!

Одна из кошек бросилась в подвал, пара отчаянных голов выдвинулась вперед, истерически втягивая запах чужого существа. Остальные жались к валенкам кормилицы. Чудовище придвинулось еще на полшага.