Марина Кимман - Флейта Нимма Страница 5

Да и сам Аллегри, если уж на то пошло, относился к нему если не как к другу, то, по крайней мере, с большей симпатией, чем ко всем людям. Иногда они спорили о современных живописцах и древнем искусстве Агатхи, и художник получал искреннее удовольствие от этих бесед.

Вот и сейчас он, несмотря на тяжелое путешествие, был рад видеть его видеть.

Мужчины раскланялись.

— Какими судьбами? — спросил Редмонд, и в этот момент в холл вошел его старший брат.

Мирлинд уверенным шагом человека, облеченного властью, направился к художнику. Вслед за ним, чуть ли не падая под тяжестью бумаг, семенил его секретарь. Оба, судя по всему, работали уже несколько часов. Король рано вставал, и слугам приходилось к этому приноравливаться.

По лицу Редмонда пробежала тень, которая, впрочем, тотчас же сменилась улыбкой.

Мирлинд посмотрел на брата. Тот, без лишних слов, направился к дверям в жилые покои, так и не попрощавшись с Аллегри.

Король и художник обнялись.

— Боги, сколько лет я тебя не видел!

— Всего лишь четыре года, — сказал Аллегри. — Не так уж и много. Как там моя жена?

— Не знаю, но Алис говорит, что грызет слуг и разносит сплетни.

— Значит, ничего не изменилось, — резюмировал художник. Мирлинд отпустил секретаря и проводил друга в свой кабинет.

— С чем пожаловал? — спросил он, удобно устроившись на кресле, которое больше напоминало трон. Аллегри же, вместо того, чтобы опуститься напротив стола, сел на пристенную лавку. Он уже не первый раз был здесь, и помнил, что кресло для посетителей только выглядело мягким и удобным.

— Дверь закрыта?

Король кивнул.

— Мой вопрос может показаться странным, — предупредил Аллегри. — Но, сначала вот что… Вы — семья Мьон, я имею в виду — до сих пор сильнейшие маги на архипелаге Чайка?

— Естественно. Если бы не это обстоятельство, нас давно бы свергли. Да и башня все еще стоит, — Аллегри при этих словах поморщился.

Мирлинд, конечно, преувеличивал — его семья оставалась у власти не только благодаря силе. За два века их правления государство стало богаче, укрепились связи с другими странами (не считая Айзернен-Золена и тех, кто жил севернее болот Мин-Мин… Но они не так уж и влияли на архипелаг). Народ, хоть и сетовал на налоги, все же не голодал. Ну а нищие с ворами… Где их нет?

Художника, впрочем, все это мало интересовало. Несколько секунд он колебался, стоит ли задавать вопрос, который его по-настоящему волновал, и, в конце концов, решился.

— Я спрашиваю у тебя, как у сильнейшего мага этих островов: возможно ли соединить искусство и волшебство?

Король сплел пальцы в замок и, нахмурившись, внимательно посмотрел на Аллегри.

— Смотря что ты имеешь в виду.

— Гм. Тогда давай по существу. Существует ли инструмент, позволяющий человеку создавать то, что он хочет, прямо из головы?

— Не очень понимаю, зачем тебе инструмент, когда ты можешь сам так делать. Вот смотри…

Мирлинд зажмурился и сжал кулак. На его лбу пролегла небольшая морщинка; он раскрыл ладонь. Там, где секунду назад ничего не было, теперь лежал цветок.

Аллегри подошел к королю. Роза — а это была именно она — не имела запаха, а когда он ее тронул, цветок развеялся.

— Иллюзия. Она выглядит точь-в-точь как настоящая, но недолговечна. Я уже делал так… А мои картины хранятся долго, но они не точны… — сказал художник. — Да и башня твоя, если честно, не выглядит так, будто она может существовать сама по себе, без волшебства.

— Тогда мне нечем тебя обрадовать, — король откинулся на кресло. — Насколько я знаю, у всех магических инструментов те же недостатки. Хотя ты можешь спросить у Алис — она изучает историю Агатхи. Или у Окарины… если оторвешь ее от Мирлинда-младшего.

— Погоди, а разве Окарина не та самая?

— Богиня музыки? — улыбнулся король. — Да, она. Сын везде за ней таскается, просит научить играть на флейте или арфе. Я, честно говоря, рад, что они подружились — боги хоть и ходят среди нас, но редко заводят друзей. Глядишь, и пригодится, когда он станет королем.

Художник некоторое время переваривал услышанное. Случай действительно исключительный, но больше его радовало то, что Окарина находилась где-то здесь. Богов не так легко поймать, они ходят какими-то своими тропами и подчиняются только своей логике.

Вот если бы она еще захотела ему помочь.

Секретарь короля отвел его на этаж, где располагалась библиотека, а оттуда — в сад, разбитый на смотровой площадке. Все в нем говорило о склонности семьи Мьон к демонстрации своей силы: скульптуры и пол, выложенный мозаикой, фонтаны, которые на такой высоте работали только благодаря магии, экзотические растения, привезенные чуть ли не из Лесотопья… Почти на грани с дурным вкусом, думал художник.

Однако Окарина, как выяснилось, любила проводить утренние часы именно здесь. Отсюда было видно практически весь город, а хорошую погоду — и море.

Художник нашел ее сидящей на ограждении, болтающей босыми ногами и с маленькой свистулькой в руках. Несмотря на прохладную погоду, на ней был только легкий сарафан. В темно-синих косах Окарины блестел жемчуг, ее любимый камень.

Она обернулась; Аллегри поклонился.

— Я друг короля, художник Эль Аллегри, — представился он. Богиня улыбнулась. По всей видимости, она находилась в благодушном настроении и ничего не имела против общения.

— Я хотел бы задать вам вопрос, на который, наверное, только вы — как богиня музыки — и можете ответить, — сказал он. — Существует ли музыкальный инструмент, с помощью которого можно создать нечто, ранее не существовавшее на Агатхе, но при этом реальное? Окарина, в отличие от короля, не стала уточнять, что он имеет в виду. Она печально покачала головой.

— Не думаю, что такое есть хоть где-нибудь. И не думаю, что его возможно создать, — сказала она, предупреждая возможный вопрос художника.

Аллегри не верил. Мысли в его голове смешались: сон, чувство надежды, путешествие в столицу, разговор с королем… Неужели все зря?

Богиня наблюдала, как на его лице отчаяние смешивается с недоверием. Откуда взялось первое, было ей непонятно; второе же отчего-то оскорбляло ее.

— Эль Аллегри, как можно не понимать простой вещи? Даже богам недоступно сотворение нового; мы можем пользоваться только тем, что уже существует в мире. Даже ваше хваленое творчество — не более чем перестановка старых вещей местами. Стихии, наши прародители, тоже не могут создавать — они всего лишь причина — в одном случае, и последствия — в другом. Спрашивать надо у первопричины всего, у хаоса, но где он и может ли говорить вообще — даже мы не знаем. Более того, — она помедлила, — я не советовала бы даже думать о том, чтобы к нему обратиться. Его лучше не будить. Когда-то он имел силу — пусть только во время затмений. Но эти века были самыми страшными для вас, людей…