Аделаида Фортель - Вася-василиск Страница 5

— По делу… Это… Ну, коли по делу… В куклы я играю, понимаешь… — Матвеевна сжалась — сейчас заржет старый дурак, как конь, а к вечеру разнесет по всей округе, что рябая ведьма совсем с ума спятила, в детство впала. Но Степаныч посмотрел в ответ неожиданно серьезно.

— Отчего ж не понимаю?.. Что я, зверь что ль какой?.. Ну-кась, покажи еще раз размер? К завтрему приходи, готово будет.

— Только мне две пары надо. Куклы у меня, понимаешь, две…

— Лады, будут тебе две. Тогда к послезавтрему. Я одни красненькие стачаю, а другие желтые. Будут твои куклы, как принцессы.

— Мне не надо разные, мне одинаковые надо, — и видя, как по лбу Степаныча снова ползет вверх удивленная бровь, торопливо добавила. — Ну, чтобы они не ссорились. А то у одной — красные, у другой — желтые…

Послезавтра сапожки были готовы. Красные с меховой оторочкой и тонкими витыми шнурками — не поскупился Иван Степанович, все мастерство вложил. И денег не взял, стыдливо отвел протянутую руку.

— Ты эти гроши себе оставь, на мороженое. Лучше вот что… Пойдем, я тебе тоже кое-что покажу.

Степаныч провел ее через сени, позвенел ключами, отпирая замок, щелкнул выключателем, и Анна Матвеевна восхищенно ахнула: все пространство прилепленной к бревенчатой стене кладовой было превращено в миниатюрный мир. Над тонкими речками изгибались точеные мосты, росли вверх крепенькие, как грибы, холмы, обвивала их бока железная дорога, а над стеклянной поверхностью озера дремали рыбачьи лодки, ни дать, ни взять — настоящие. Степаныч клацнул какой-то кнопкой и мир ожил. Из тоннеля вынырнул красный паровоз и запыхтел по рельсам, таща между растопыренными елками блестящие вагоны, а в окнах разбросанных домов вспыхнул свет.

— От внучка дорога осталась, понимаешь… — смущенно пояснил Степаныч. — Я подумал, чего добру пропадать… Ну и приспособил, понимаешь… А ты, мать, вот сюда! Сюда глянь. Узнаешь?

— Ой, это ж мой дом! — опешила Матвеевна.

— Верно! А вот мой. А это, видишь, наш райцентр, точная копия. Как на карте. Я же сперва карту точную сделал. По всем правилам картографии, как дед учил. Вот она, смотри, — Степаныч порылся в необъятном ящике стола и вытащил на свет божий засаленный бумажный рулон. За рулоном потянулась длинная борода из спутанной проволоки, запрыгали по полу гнутые гвоздики и ржавые гайки. Он нетерпеливо стряхнул все лишнее и развернул карту. — Вот тут сельсовет, тут коровник, здеся вашего председателя дом, а вот твой…

Матвеевна вдруг почувствовала себя пассажиром красного игрушечного поезда, который мотается по кругу, то заныривая в тоннель, то выскакивая наружу только для того, чтобы снова пробежать мимо одних и тех же домов, деревьев и мостиков, и заскочить в тоннель. «Совсем ненормальный», — испугалась Матвеевна, и чтобы свернуть разговор с круговых рельс, спросила:

— А зачем тебе все это, Иван Степанович? Играться?

— Это бабы играются, — обиделся Степаныч. — Потому что дальше вязаных половичков ничего не видят. А мы, мужики, делом заняты. Такие карты еще мой дед составлял, всю жизнь на это положил. И пригодились! Когда немцы тут стояли, дедовыми картами и партизаны, и регулярные войска пользовались. На карте-то оно сразу видно, где засаду лучше посадить, а где дозор кинуть. До самой смерти деда добрым словом поминали. И мне завещал: «Бди, Ваня. Мало ли какая беда с родиной стрясется, чтобы не пришлось встречать врага голой задницей». Думаешь, я один тут такой? Да, ежели хочешь знать, в наших Кривинах целое ополчение…

Он смущенно осекся — лишнего сболтнул, поняла Матвеевна и, сглаживая возникшую неловкость, недовольно проворчала:

— Плохо ты стараешься. Сельпо в нашем Кривино давно в зеленых цвет покрасили, а у тебя на макете все еще желтый. Вот если незнакомый человек поглядит да искать пойдет — ни за что нужного дома не отыщет! Выдрал бы тебя дед за такие несоответствия, — и, распрощавшись, ушла в полном душевном смятении — словно, сама того не желая, влезла в чужой карман и украла оттуда не предназначенную для посторонних глаз тайну.

Глава 4,

в которой вдруг проявляется необычный петушиный талант и не только объясняет некоторые загадки, но и привлекает новые неприятности

Приобретение сапог прибавило Матвеевне головной боли. Вася резво ковылял по двору и огороду, а Матвеевна, забросив домашние дела, ходила за ним следом, как за малым дитятей, опасаясь, как бы с ним чего худого не вышло. До тех пор ходила, пока на Васю не напала соседская собака. Матвеевна в тот момент замешкалась, выдергивая из земли пробившуюся на свет божий крапивину, а потому заметила псину слишком поздно, когда она уже, азартно поскуливая, промчалась за спиной и крупными прыжками понеслась на ошалевшего куренка. Матвеевна закричала и рванулась следом изо всех сил, насколько позволяли тяжелые ноги, заранее понимая, что не уберегла, что Васеньке уже ничем не помочь, и сейчас, через мгновение собачьи клыки хряпнут его тонкую шею, перекусывая позвонки, как сухую веточку.

— А-а-а, подлая, стой!

Да куда там! Криком паровоз не остановишь. Вася, отчаянно шипя и размахивая драповыми рукавами, кинулся в сторону, пытаясь увернуться, но собака сделала последний, точно направленный бросок, взлетела над землей, оскалила пасть и вдруг тяжело рухнула, напряженно вытянувшись в воздухе. Матвеевна, не веря своим глазам, подошла поближе, опасливо наклонилась, рассматривая удивительные черные кольца на полированном камне. Странно, она же сама две секунды назад видела, как собака бежала по свежевскопанной земле, собственными ушами слышала возбужденное дыхание и нервное поскуливание. Вот, даже следы отпечатались в грунте. А тут она смяла клубничный кустик, а здесь взлетела, сильно оттолкнувшись лапами. И что же с ней случилось? Отчего она теперь лежит под ногами, раззявив каменную пасть с мраморными зубами и воткнув в грядку острое треугольное ухо? Наваждение, не иначе… Чур меня, чур, крестная сила.

— Вась, что это было-то? — беспомощно спросила она для того, чтобы, услышав собственный голос, зацепиться за него, как за конец болтающейся в воздухе веревки, и выкарабкаться в реальность.

Васенька в ответ встрепенулся, и поковылял прочь, сосредоточенно рассматривая что-то под ногами. Но Матвеевне показалось, что под этим простым куриным поведением мелькнуло вполне человеческое смущение. И сразу вдруг сама собой вспомнилась окаменевшая в новогоднюю ночь жаба, в ту самую, между прочим, ночь, когда Вася вылупился из яйца. И странные, твердые корешки, похожие на гнутые гвозди без шляпок, попадавшиеся на огороде в последнее время все чаще и чаще — не корешки это вовсе, а замороженные в камень земляные черви. И недобрый взгляд из щели в заборе, которым Вася провожал забредших к ее окраине односельчан. Окружающий мир второй раз за день задрожал перед глазами, сбрасывая на этот раз со своей надежной спины Анну Матвеевну, как старая лошадь стряхивает со своей шкуры божью коровку.