Наталья Резанова - Журнал «Если» 2010 № 3 Страница 5

Что касается утверждения, будто наша среда обитания является столь же убийственной для жителей Заречья, как их среда — для нас, то здесь ситуация представляется ясной. Разумеется, в этом нет ни грана истины. Человек, переболевший тяжелой болезнью, может без всякой для себя опасности находиться среди здоровых людей. Верить в противоположное способны лишь те, кто верит в существование бессмертного и вечного Хозяина Железа.

Однако я вовсе не сомневаюсь, что женщина действительно может умереть. Но причина вовсе не в том, что ее отравит наш воздух.

В сообщениях путешественников, наблюдавших жизнь дикарей в их естественной среде, мы читаем: шаманы умеют использовать суеверия своих соплеменников, убеждая их, что, если те нарушат законы племени, каким-либо образом оскорбят идола или не исполнят желаний самого шамана, то их постигнет немедленная кара. Описаны эпизоды, когда дикари, преступившие запрет, порой даже не намеренно, а случайно, впадали в такой ужас, что немедля падали замертво, как будто были поражены громом или отравлены ядом. Такова была их вера в силу проклятия. Думается, здесь мы столкнулись с аналогичным случаем. Служители местного правителя или верховного шамана, для пущей влиятельности окружившего себя ореолом таинственности и не показывающегося на глаза простонародью, внушают этому же простонародью, что те умрут, если покинут владения своего хозяина или не выполнят его приказы. Как видим, все объясняется очень просто.

Тем не менее, хотя сегодняшний день дал возможность получить новые знания, я не могу счесть его полностью удачным.

Во-первых, так и не удалось выяснить, что за болезнь угнездилась в Заречье, представляет ли она потенциальную опасность для королевства и как создать против нее лекарство. А именно это я считаю своими первоочередными задачами, как следует из предыдущей записи.

Кроме того, описанные выше случаи смерти от нарушения запрета относились к изначально диким племенам, примитивным и по физическому и умственному уровню находящимся ближе к животным, чем к людям. Здесь же речь идет о наших бывших соотечественниках, пусть выродившихся и опустившихся.

Любопытно было бы узнать, до какой степени это вырождение дошло. Хотя в наших руках всего лишь женский экземпляр (лучше было бы заполучить мужской), наблюдение может представлять определенный интерес.

В свете этого считаю, что необходимо продолжить исследования. Увы, для этого надо заручиться согласием начальника конвоя, который намерен как можно быстрее свернуть лагерь. Надеюсь, мне удастся его убедить».

— Ну, доктор, вы даете. А еще нас, армейских, в жестокости обвиняют. Куда нам до вас, ученых мужей! Задержаться здесь только для того, чтобы посмотреть, сдохнет баба или нет…

— Не ожидал от вас, капитан, подобного чистоплюйства. Чтоб успокоить вас, скажу, что она, скорее всего, не сдохнет, если прибегнуть к вашей терминологии. А потом, кто мне все время твердил, что в Заречье живут не люди? — Доктор несколько преувеличивал, капитан этого вовсе не утверждал, хотя и не спорил. — С какой стати вы жалеете нелюдь?

— Какая жалость, мать вашу? Тварь безмозглая, ежели что, прибил бы спокойно. Но вот так… смотреть… наблюдать… Как-то не по-людски. Это как собаку телегой бы переехало, а вместо того, чтоб прикончить ее, стали бы смотреть, помрет или выживет.

— У вас же высылают вперед во время боевых действий этих… как их… шпионов, разведчиков… Так вот, считайте это разведкой. Только в области научных знаний. Вы же слышали, о чем был разговор. Мы можем извлечь в перспективе чрезвычайно важные сведения.

— А что, — капитан задумался, — если так на дело взглянуть, там и по нашей части есть полезные сведения. Командование не должно допускать набегов с того берега, власти этого опасаются… а их не может быть, набегов этих. Зареченские просто не способны свой берег покинуть, боятся. Баба, конечно, соврет — недорого возьмет. Но если это подтвердится… Тогда получается, что весь этот договор ни к черту не нужен. И людей сюда понапрасну гонять не надо.

— Вот видите, вы способны рассуждать логически. Добытые нами данные могут иметь не только научное, но и военное, даже стратегическое значение. — Доктор умолчал о своих надеждах добиться при таком раскладе финансирования полноценной научной экспедиции, а не посылки одного специалиста, прикрепленного к военному конвою. — Для вас здесь прямая выгода.

— Да, но только если сведения подтвердятся! А как добыть доказательства? Пытать, что ли, дуру-бабу?

— Мне думается, в этом пока нет необходимости. Прежде всего, мы должны дождаться ночи. Все равно сегодня мы уже не выступим, не захотят же ваши люди двигаться в темноте. Если дикарка умрет, мы получим подтверждение, что жители Заречья боятся пребывания на этом берегу в буквальном смысле до смерти.

— Хм… пожалуй, оно и боевой дух укрепит. Солдаты поймут, что им ничто не угрожает. Только вот настучит кто-нибудь непременно по возвращении, что мы бабу, которая с договором приходила, задержали, а то и умертвили.

— Позвольте спросить: в ваших инструкциях что-нибудь сказано относительно того, что делать с посланником Заречья после того, как договор подтвержден?

— Сказано, что мы должны дождаться в пределах обозначенных сроков, встретить посланца, подтвердить договор, а затем сворачиваться… Неплохо соображаете, доктор! Подтверждение мы получили, а дальше хоть трава не расти. Однако ж это все сработает, только если она и вправду сдохнет…

— Останется в живых — не стоит переживать. Тогда ее можно будет доставить в столицу и подвергнуть тщательному обследованию.

— Ну, насмешили. Чего там обследовать? У баб все одинаково устроено, что у диких, что у домашних, в ваши годы пора бы знать. Вот допросить как следует — это не помешает. Худо, что она и не почувствует ничего: видали, какие у нее на шкуре шрамы? Наверняка на той стороне по этой части свои умельцы есть.

— Кстати, да… у нее, похоже, понижен порог чувствительности, примитивным созданиям это вообще свойственно.

— Вот не увлекайтесь, доктор. Кто знает, может, нынче ночью вам придется досконально обследовать труп.

— Не вижу ничего смешного. Вскрытие также может принести полезный результат. Впрочем, оно будет в любом случае.

Женщину оставили в палатке, а палатка стояла на отшибе, в стороне от лагеря, между песчаными дюнами. У входа бдил часовой. Его тут поставили не столь из опасения, что дикарка сбежит, сколь для порядка. Солдаты на марше, баб давно не видели, могут и на такую польститься — так сказал капитан. А что ножик у нее прицеплен, так огреют по голове прикладом — и всех делов.