Робин Хобб - Корабль судьбы (Том II) Страница 50

Веко снова начало опускаться.

– А мы как же? – спросил Рэйн. – Как же наши города, веси, поля, виноградники?

Глаз опять открылся.

– Что – они? – переспросила Тинталья. – Нам-то до них что? Вы, люди, можете продолжать спорить и драться за то, кому где что сажать. И кому доить ту или иную корову. Так всегда поступало человечество. Ну и можете продолжать, если вам это нравится. Наш закон мудрей! Все, что ни есть на земле, принадлежит тому, кто съест это первым. Моя добыча – моя пища. Ты добыл – тебе и есть. Все очень просто. И мудро.

«Вот так-то», – сказал себе Рэйн. А ведь некоторое время назад он почти полюбил ее. Он искренне любовался ею, когда она синей искрой уходила в вышину. И она примчалась ему на выручку, хотя, погибни он в схватке с морскими волами, это освободило бы ее от данного ему слова. И даже сейчас он лежал согретый и защищенный ее телом. Ну так почему всякий раз, как только между ними начинало зарождаться нечто вроде истинного товарищества, ей обязательно нужно было ляпнуть нечто такое вот самодовольное и унижающее его достоинство и его расположение к ней опять сменялось почти враждебной настороженностью?

Рэйн закрыл глаза, но сон не шел к нему, а в голове без устали крутилась все та же мысль: «Что же такое я все-таки выпустил в этот мир?» Если она сдержит слово и поможет ему отыскать Малту, ему тоже придется исполнить обещанное. Он представил, как морские змеи строят себе коконы и потом выходят из них крылатыми драконами. И будут еще драконы, которых он самолично освободит из какого-нибудь города, погребенного под землей.

Что, если ради женщины он собирался обречь на рабство все человечество?

Но даже если и так – отчего-то цена все равно не казалась ему слишком высокой.

Малта по привычке стукнула в дверь, но потом все же вошла, так и не дождавшись ответа. Внутри было темно, и она не сдержала раздраженного возгласа. Два шага – и она пересекла маленькую каюту, чтобы отдернуть с иллюминатора плотную занавеску, а потом суровым тоном обратиться к Касго:

– Мало проку в том, чтобы вот так валяться в темноте и впустую жалеть себя!

Сатрап повернул голову и посмотрел на нее, так щурясь на свет, что глаза превратились в две узенькие щелки.

– Я умираю, – хрипло пожаловался он (в который раз за время их путешествия, вот что интересно). – И никому нет дела до моих мук. Он нарочно раскачивает корабль, я знаю, он нарочно раскачивает его. Чтобы лишний раз посмеяться надо мной на глазах у команды.

– Ничего подобного. У «Пеструшки» просто такой ход. Капитан сам рассказал мне прошлым вечером, во время ужина. Так уж у нее корпус устроен, и в этом все дело. Если бы ты выбрался на палубу, подышал свежим воздухом и посмотрел на воду, качка перестала бы так сильно беспокоить тебя!

– Слова, слова…– пробормотал Касго. – Я-то знаю, что мне действительно помогло бы. Я хочу покурить. Вот единственное средство против морской болезни!

– Да послушай же наконец. Первые два дня я тоже в лежку лежала, и тогда капитан Рыжик порекомендовал мне то же, что и я тебе сейчас. Мне было худо, я подумала, что терять уже нечего, попробовала. И помогло! Капитан сказал – дело в том, чтобы самому увидеть, как корабль двигается относительно воды. Ну, что-то в таком роде. В общем, пока сидишь тут внизу и смотришь в стену или валяешься на койке впотьмах, твой желудок не в состоянии разобраться, что же чувствует голова!

– Скорее, мой желудок не может разобраться с тем, что моя голова знает, – парировал Касго. – Я же сатрап, великий государь всея Джамелии, и прочая, и прочая. И при всем том какая-то банда оборванцев пиратов держит меня – меня! – в плену да еще в таких нечеловеческих условиях! Я – властитель Жемчужного Трона. Я ношу титул Возлюбленного Са. Я – наследник доброй тысячи мудрейших правителей, династии, чье начало отсчитывается чуть не от сотворения мира. А ты смеешь разговаривать со мной, как если бы я был ребенком, не утруждая себя даже подобающим обращением. – И он снова отвернулся к стене. – Нет, лучше уж умереть. Пусть я умру – и тогда-то весь мир восстанет во гневе и ополчится на вас за то, что вы со мной сделали. На вас… на тебя…

Может, в душе Малты и шевелились какие-то крупицы сострадания, но эта мощная волна жалости к себе любимому смыла их мигом и без остатка. Да уж! Нечеловеческие условия! Каютка ему, видите ли, маловата. И служанок – всего одна Малта. А всего хуже, по-видимому, было то, что пираты предоставили ей отдельное помещение. «Пеструшка» была не особенно велика, но Рыжик с командой явно знали толк в личных удобствах. И признавали такое же право за своими невольными спутниками.

Изначально Малта собиралась уговорить Касго присоединиться к ней за капитанским столом. Теперь она видела, что эту идею, похоже, придется отставить. Но все же решила сделать последнюю попытку и сказала:

– Чем валяться тут, как разобиженное дитя, и воображать посмертное отмщение, от которого тебе ни жарко ни холодно уже не будет, лучше бы ты проявил какое-никакое присутствие духа. Покамест в глазах этих людей вся цена тебе – твое имя и титул. Может, встанешь на ноги и покажешь им, что все это не пустой звук? Что ты человек и мужчина? Чего доброго, в самом деле начнут тебя уважать.

– Это я должен еще завоевывать уважение пиратов? Убийц и грабителей? Нечего сказать, великая и достойная цель! – Касго повернулся на бок, снова обратившись к Малте лицом. Лицо у него было бледное и изможденное. Он смерил ее взглядом, полным отвращения: – Надо думать, тебя они зауважали за то, как быстро ты обратилась против меня? За то, что телом и душой продалась им, спасая свою никчемную шкуру?

Вот так-то. Прежняя Малта, скорее всего, вмазала бы царственному ублюдку по роже. Малта нынешняя, прошедшая кое-какую жизненную школу, умела пропускать мимо ей оскорбления, глотать справедливое негодование и вообще применяться к любой ситуации. Чтобы раз за разом оставаться в живых.

Она отряхнула юбки, в которые была облачена, – яркие, красивые юбки: алая поверх желтой, а желтая – поверх синей. На ногах у нее были очень теплые шерстяные чулки в красно-белую полоску. Еще она носила белую рубашку и поверх нее – уютную жилетку, красную с желтым. Эту жилетку она сама себе сшила не далее как вчера вечером. А из остатков ткани (на обновку пошло распоротое платье) соорудила себе головной убор.

– Я вернусь поздно, – невозмутимо сообщила она сатрапу. – И чего-нибудь тебе поесть принесу.

– Только не думай, что я твоим объедкам обрадуюсь, – бросил он кислым тоном. И добавил, когда она уже протянула руку к двери: – Твоя шляпка… или как там она называется… никуда не годится. Она не закрывает шрам!