Игорь Ковальчук - Бастард: Сын короля Ричарда Страница 50

Зато ковать Маддок учил с удовольствием. После денька корпения над пыльными свитками или большим хрустальным цветком лотоса, в сердцевине которого надлежало строить заклинание и следить за его развитием, — получалось очень наглядно, — Ричард спускался вниз и в кузнице, поставленной почему-то у самого озера, разминался с молотом. Обычно, как бы ни хотелось принять заранее все меры предосторожности, кузницы не ставили у воды, потому как с нее потягивает холодком, а когда раскочегариваешь печь, важна бывает любая мелочь. Но здесь корнуоллец готов был поверить, что друиды приняли необходимые меры, чтоб несмотря ни на что хранить необходимый жар. Магия в Керлине присутствовала везде, к примеру, при кузнечном горне вообще не имелось мехов — Маддоку куда удобней оказалось пользоваться заклинаниями. Зачастую заготовку из огня он вынимал пальцами, проминал, чтоб понять, достаточно ли размягчилось, и только тогда вкладывал в клещи. Если б Дику рассказали о чем-то подобном, он ш за что бы не поверил и теперь решил, что об увиденном лучше молчать до смертного часа.

В родном замке молодой воин немного учился ковать, и теперь из рук его выходили вполне приличные гвозди или ручки к котелкам. На серьезную науку он совершенно не рассчитывал, но уметь хоть немного обращаться с металлом считал необходимым. Маддок был согласен с нечаянным учеником и немедленно показал ему последовательность отковывания меча из заготовки. Но при этом, конечно, упомянул, что изготовление заготовки в этом деле — самое главное.

— Понимаешь, подготовка металла — это искусство, а отделка его — техника.

— Разве не наоборот?

— Ни в коем случае. — Маддок порылся в запаснике и вынул короткую металлическую полосу. — Но попытка научить тебя этому сейчас будет потерей времени. Давай-ка попробуем подвести итоги обучению технике и откуем тебе кинжал.

Кинжал получился простеньким на вид, но когда Маддок, размахнувшись, всадил его в толстую стальную полосу у двери, это произвело на Ричарда должное впечатление. Он с трудом выдернул оружие, осмотрел его — никаких следов повреждения, даже кончик не притупился — и только головой покачал.

— А теперь, — довольный результатом, кузнец складывал инструменты, — оружие заговорим мы с Брадлином. А лучше ты сам вместе, например, с Митиль.

— Зависит от того, сколько времени это потребует, — ответил Дик. — Ведь уже весна, а к четвертому июля я должен быть в Лондоне. Или раньше.

Он сжился с Керлином и уже не знал, как покинет его. Время летело мимо него со стремительностью, казалось, он только-только приехал, и вот уже за границей возведенного магией невидимого замка звенели ручьи, сгорал под солнечными огневыми лучами снег, а в Керлине распускались жасминовые бутоны, вишни и груши покрылись ароматным снегом бледных с розовинкой лепестков. Ни одно английское поселение никогда не представлялось ему даже вполовину, даже в четверть столь прекрасно, сердце грело только то соображение, что диаспора шотландских друидов все-таки принадлежала Великой Британии, поскольку хоть и в ином пространстве, но все-таки располагалась здесь, в Озерном крае.

Понятным стало, откуда взялись все эти легенды о людях, уходивших на Авалон, где для них проходил лишь год, а для всего остального мира — сто. Если, как говорил Гвальхир, магический остров еще прекрасней, человек просто не обращал внимание на течение времени там, где свои годовые циклы, где нет зимы. Дику и самому казалось, что он все тот же девятнадцатилетний, но уже подступало лето, и за гранью Бельтайна он уже должен был привыкать считать себя двадцатилетним.

Вынув свои сумки, Ричард перебрал вещи, что-то исправил в кузне, что-то добавил, что-то решил и вовсе оставить. Для него сшили новую суму взамен истрепавшейся, новую, более удобную в походе одежду. Конь, за год нагулявшийся на вольных обильных полях, стал гладким и довольным, шкура его лоснилась, а резвость так и играла в нем, и земля горстями летела из-под копыт, когда он носился по альпийским лугам, словно жеребенок. Ему тоже очень нравилось в Керлине, и, когда Дик седлал его, затягивал ремни на сумах, все тянулся к нему губами и смотрел недоуменно, мол, что это с тобой, хозяин? Неужели ты хочешь уйти из этого дивного места?

Не очень хочу, мысленно согласился корнуоллец. Но в глубине души он понимал, что в своей неуемности не создан для размеренной и спокойной жизни в одном и том же, пусть и самом прекрасном во вселенной мире. И, погладив коня по гриве, успокоил своего бессловесного друга:

— Не горюй, быть может, увидишь еще и более приятные для тебя места.

Сам же, покидая Керлин, почему-то чувствовал, что больше не увидит ни ошеломляющей арки каскада, ни лесов, превращенных в сады, ни огромных полупрозрачных окон учебных зданий, ни полногрудой Хейзел.

Последнее, кстати, огорчало его меньше всего.

ГЛАВА 12

Дик опоздал к войсковому сбору под Лондоном, потому что отправляться в поход без денег не собирался и завернул поискать клад, который год назад ему показал Гвальхир. Потому в столицу он прибыл лишь седьмого числа, но зато к седлу, завернутый в старый плащ, был привязан сундучок с золотом. Окованная металлом деревянная укладка прекрасно сохранилась, видимо, деньги пролежали в земле недолго, оттуда Ричард черпнул полную горсть, чтоб наполнить кошелек, остальное же укрыл и на людях открывать не собирался.

Он высматривал дом, описанный ему приятелем, в котором сам ни разу не бывал. Нашел и, уточнив у прохожих, спешился у дверей банка, принадлежащего итальянцу, — молодому рыцарю было безразлично, какая именно фамилия, коль скоро все они, от Медичи до Баккарди, торговали золотом вместе и поручались друг за друга, поскольку все находились между собой в родстве. С этой точки зрения подозрительными и ненадежными казались евреи, которые мало того, что скупились (потому как их самих сильнее прижимали налогами и поборами), так еще и каждый стоял сам за себя.

Итальянец заставил Ричарда подождать в приемной и встретил холодно, но когда узнал, что речь идет о вкладе, сразу подобрел. Приказал принести вина и весы и довольно быстро оговорил стоимость услуги — ливр с десяти, поскольку ему удобней было считать во французских золотых. Для корнуоллца все это не имело значения, для него что одно золото, что другое — все едино, лишь бы брали в обмен на товар. Итальянец принял от Дика золото по весу и в пересчете (содержимое сундучка вывалили на холстину и принялись разбирать по кучкам) и выдал взамен аккуратно написанный на пергаменте документ — обращение к трем итальянским купеческим семействам, по которому у любого представителя этих домов он мог получить нужную ему сумму, но не более, чем рассыпал сейчас перед банкиром, за вычетом платы в золоте.