Елена Грушковская - Багровая заря Страница 50

Затем мне пришлось ждать приговора, и меня препроводили в камеру. Конвоиры провели меня через большой сумрачный зал с невысоким эшафотом посередине, на котором возвышалась старая гильотина, тяжёлый нож которой был покрыт старой засохшей кровью. Тому, кто владеет искусством проникновения в сердце теней, долго находиться в этом страшном зале невозможно, как невозможно долго слушать пронзительный визг: жуткая память этого места била по всем чувствам. Пол, стены и потолок были пропитаны ужасом и отчаянием осуждённых, принявших здесь смерть.

Если это была часть фарса, то самая страшная и тяжёлая.

В камере была постелена солома, а свет проникал через небольшое отверстие под потолком, в которое также струился наружный воздух — холодный, с грустным запахом мокрого снега. Помещение это было больше в высоту, чем в ширину, не имело ни стола, ни койки, ни каких-либо сидений, и я провела там сутки, сидя на соломе. Мне удалось даже на пару часов задремать, и во сне я видела Карину. Деньгами моя девочка была обеспечена, в порядочности и надёжности Юли я была вполне уверена и не сомневалась, что даже после моей смерти Карина будет получать поддержку. А я, может быть, буду изредка приходить к ней призраком — ведь после расставания с телом моя душа вряд ли обретёт покой и превратится либо в духа-скитальца, либо в потустороннее существо, которое люди причисляют к злым силам, — но, разумеется, я буду приходить так, чтобы её не напугать, а может быть, если мне это удастся, буду даже её оберегать. (Демон-хранитель — а что, в этом есть что-то оригинальное.) Я и до сих пор была для неё лишь призраком, так что в корне ситуация не изменится. Таковы были мои мысли, пока я в уединении камеры ждала вынесения приговора.

Меня разбудили весьма неделикатно — пинком. Грубый голос приказал:

— Встать!

Эта побудка безжалостно разбила мой полный нежной грусти сон о Карине, а окрик оборвал ещё звучавший в моих ушах её звонкий голосок, считавший: "Раз, два, три, четыре, пять!" Гремя кандалами, я поднялась, и мою голову задрали две сабли.

Декорации были прежние: тот же зал-погреб, трепещущий свет жаровен, чёрные балахоны и судья, меч, череп и кубок. Обвинитель и защитник стояли за своими кафедрами. Меня подвели к судейскому столу и дали поцеловать кончик меча, затем отвели на моё место.

— Аврора Магнус! — прогудел суровый, холодный и грозный голос из-под остроконечного колпака. — Суд, рассмотрев ваше дело, вынес приговор. (Слово приговор прозвучало р-раскатисто и р-рычаще, и всё моё нутро сжалось в дрожащий комочек.) — Убийство Дезидераты Альмарих было признано непредумышленным. Семью голосами из тринадцати было решено сохранить вам жизнь, приговорив к заключению в тюрьму Кэльдбеорг сроком на пять лет, считая со дня вынесения приговора. Вы лишаетесь звания младшего магистра и исключаетесь из Ордена Железного Когтя. Сдайте ваш коготь.

Я сняла с пальца кольцо-коготь и отдала конвоиру, а тот положил его на судейский стол.

Первая часть представления театра хищников, под названием "Суд", закончилась.

Настал черёд второй части фарса, которая называлась "Узник замка Кэльдбеорг". Представляю её вашему вниманию…

5.2. Северная крепость

Закон Ордена предусматривал всего два вида преступлений: против Ордена и против ближнего. Я совершила преступление против ближнего. А у категории "преступлений против Ордена" была одна общая суть — разного рода инакомыслие. Услышав "пять лет", я решила, что легко отделалась. Пять лет — это не двадцать, и приговор показался мне весьма мягким по сравнению с перспективой окончить жизнь на гильотине. Пять лет — просто смех, чепуха, скажете вы. Особенно для хищника. Ведь они бессмертны!

Это очередное ваше заблуждение относительно нас. И вы ещё не знаете, что такое тюрьма Кэльдбеорг. Но ничего: скоро вы узнаете, как всё обстоит на самом деле…

Прибыв на место отбывания наказания, я получила массу впечатлений, среди которых преобладали в основном жуткие и мрачные. Начать с того, что тюрьма Кэльдбеорг располагалась на небольшом гористом острове в Северном Ледовитом океане, и, естественно, климат там был не слишком жарким, так что тюрьма вполне оправдывала своё название — Cealdbeorg — "Холодная гора". Сама тюрьма представляла собой угрюмую крепость, с виду весьма неприступную. У неё было четыре угловых башни, а внутри крепости стояла высокая главная башня, возвышавшаяся над всеми остальными; за мощными зубчатыми стенами были укрыты внутренние постройки — главные покои замка и служебные помещения. Не знаю, кто, когда и зачем воздвиг здесь этот замок, но степень его разрушения была крайне мала — быть может, он подвергался реставрации. Он был кряжист и невзрачен, с могучими башнями и толстыми стенами: строители явно делали акцент на прочности и долговечности, а не на красоте и изысканности. Эта мрачная громада внушала трепет своими размерами и уродливой мощью, а суровый горный пейзаж вокруг довершал впечатление. Когда меня доставили на остров, из низких рыхлых облаков сыпался снег, и на зубцах стен и башен, а также на крышах внутренних построек лежали белые шапки.

Мрачное впечатление усугубляло то, что замка не коснулись достижения современной цивилизации: в нём не было электроэнергии, горячей воды и отопления. Впрочем, природа хищника позволяет ему выносить крайне неблагоприятные условия и не мёрзнуть даже в самый суровый мороз, так что в горячей воде и отоплении особой надобности не было, а для освещения здесь пользовались керосинками и свечами — словом, жили по старинке. Освещён замок был плохо, внутри царил постоянный сумрак, и это отнюдь не прибавляло этому месту привлекательности.

Меня ввели в главные замковые покои, в которых и располагалась сама тюрьма — камеры, помещения охраны и кабинеты начальства. Сопровождали меня двое конвоиров с обнажёнными саблями, но вели меня ещё не в камеру, а, как оказалось, к начальнику тюрьмы. Его кабинет имел окно и оштукатуренные стены, до высоты среднего роста окрашенные в бежевый цвет, а обставлен он был вполне современной мебелью, как-то не вписывавшейся в общий вид замка. На полу лежал ковёр, с потолка свисала керосинка под коническим абажуром, а на столе горели три свечи в массивном канделябре. Строго говоря, кабинет был не бог весть какой красивый, и попытки придать ему уютный вид имели весьма скромный результат. В массивном кресле с высокой резной спинкой сидел мужчина средних лет с короткой стрижкой, в чёрном костюме полувоенного фасона, в сапогах и с сигарой в зубах. Он листал какой-то журнал, а когда меня ввели, поднял на меня взгляд небольших холодных серых глаз и подвинул к себе какую-то папку. Внешность этого господина была весьма заурядной: как говорится, взгляду не за что зацепиться. Не глядя на меня и не здороваясь, он спросил: