Евгений Лукин - Штрихи к портрету кудесника Страница 50

Нет, потери, конечно, были чудовищные. И всё же получается, что кое-кто выжил. Несколько боеготовых, прекрасно тренированных мышей не только уцелели, но и передали свои навыки потомству. Взаимообучаемость у них, как известно, феноменальная. Так что нравится нам это или не нравится, но на европейской территории страны, по самым приблизительным подсчётам, до сих пор продолжают действовать как минимум полторы сотни подпольных (естественно!) центров подготовки боевых мышей.

Но тогда, на даче, налаживая наивную свою ловушку, я, понятно, и предположить не мог, что мне противостоит потомок тех отчаянных вышколенных грызунов, бросавшихся под танки, в клубы ядовитых выхлопов, не страшась ни лязгающих гусениц, ни пистолетных пуль, ни котов вермахта.

Я выгибал из проволоки рычажок за рычажком, я раз от раза усложнял и совершенствовал их конструкцию. И всё повторялось сызнова. Надя уже глядела на меня с испугом, старалась, как могла, отвлечь, но я словно закоченел в своей решимости изловить гада во что бы то ни стало.

Он издевался надо мной. Ну сами прикиньте: что такое алюминиевая проволочная самоделка по сравнению с заводской деталью немецкого производства!

Наконец, побледневший, осунувшийся, жалкий, я виновато улыбнулся Наде и слабо развёл руками. За окошком вечерело. Пора было возвращаться в город. Присев на корточки, я отставил банку, снял сало со стерженька и с судорожным вздохом (твоя взяла!) бросил приманку на пол.

И тут он выскочил из поленницы.

Небольшой, можно даже сказать, маленький, нездешне тёмной масти. Каждое его движение было выверено и отработано. Поначалу показалось даже, что он атакует. Не стану уверять, будто вся жизнь прошла мгновенно перед моими глазами, но отпрянуть — отпрянул.

Он всё рассчитал заранее. Пока я только ещё собирался выйти из столбняка (если слово «столбняк» приложимо к человеку, сидящему на корточках), серый головорез схватил лежащее в сантиметре от моего правого ботинка сало и кинулся (вот она, выучка-то!) не назад, где все пути, по идее, давно перекрыты, а влево, вдоль печки. Видимо, принял меня за профессионала, такого же, как он сам.

Единственное, чего ему не удалось предусмотреть: под печной дверцей диверсанта подстерегал жестяной совок, в который он с разгону и влетел. Но даже столь неслыханная удача не могла повлиять на исход единоборства — слишком была велика разница в классе. С воплем ухватив правой рукой веник, а левой — совок, я вскинулся с корточек, но в следующий миг мой крохотный противник сорвался с жестяной кромки и ушёл в дрова нисходящим пологим прыжком. Как белка-летяга.

Нет, не то чтобы мы с Надей изменили теперь своё отношение к мышкам, но с некоторых пор, увидев суетящийся возле поленницы серый комочек, я мысленно спрашиваю: «Кто ты? Мирная полёвка или…»

Эхо войны отзывается не только взрывом ржавой авиабомбы, подцепленной случайно ковшом экскаватора. Не в силах уразуметь, что они уже не на фронте, брошенные на произвол судьбы «серые береты» продолжали заниматься тем, чему их обучили инструкторы. Полистайте подшивки старых газет. Когда страна пересела с танков на трактора, думаете, случайно начались многочисленные и более чем загадочные поломки сельскохозяйственной техники? Вспомните послевоенную волну репрессий, когда ни в чём не повинных механизаторов объявляли вредителями и гнали этапом в сталинские лагеря наравне с власовцами! Вспомните недовыполненные планы по продаже зерна государству и позорную необходимость прикупать хлеб в Канаде!

Так что, полагаю, далеко не случайно мой неуловимый супостат объявился на даче в то самое время, когда мышам нечего стало обезвреживать: экономика издыхала вполне самостоятельно, трактора и комбайны праздно ржавели.

Боюсь, однако, что главные беды впереди.

Знаю, большинство сочтёт опасность преувеличенной, а саму историю смехотворной. Тем хуже для нас. Да, предполагаемый противник миниатюрен, но позвольте напомнить, что возбудители сибирской язвы ещё миниатюрнее.

Ведь сколько было случаев, когда создание восставало на создателя, тварь — на творца! Не мы ли на свою голову обучили когда-то арабских борцов за независимость (ныне — террористов) всем тонкостям диверсионной работы, а затем беспечно предоставили их самим себе? Рассеянные на огромном пространстве Российской Федерации формирования боевых мышей до сей поры действовали разрозненно и несогласованно. А ну как объединятся? Ну как объявится какой-нибудь мышиный ваххабит и призовёт к джихаду?

Вот и вертолёты стали подозрительно часто падать…

И ещё информация к размышлению: сосед по даче применил против наших этапированных убойные мышеловки. До весны потом сидел без света. Погрызли электропроводку. А летом обнаружилось, что и шланги тоже.

Вполне цензурные соображения

ЗАТВОРИТЕ МНЕ ТЕМНИЦУ

Вчерашний раб, уставший от свободы

Возропщет, требуя цепей.

Ну вот и будущее (оно же прошлое, оно же настоящее). Уже здесь, уже осязаемо. Включишь телевизор — там с вредными книжками воюют, откроешь журнал — там вампиров клеймят, зайдёшь в союз писателей, а там один поэт поучает другого: «Ты, когда стихотворение напишешь, прежде чем публиковать, батюшке его покажи. Благословит — тогда печатай».

Знакомые распались на два лагеря. Одни:

«Да что ж это за беспредел такой? Впору цензуру вводить!»

Другие:

«Слушай, куда катимся? Этак цензуру введут!»

Собственно, почему бы и нет? Недаром же многие литераторы (см. выше) заблаговременно пытаются выполнять требования ещё не учреждённого лито. А раз объявились выполняющие, то рано или поздно объявится и требующий.

Когда всё возвращается на круги своя, невольно переживаешь вторую молодость. Помню, какой прилив ребяческих чувств ощутил автор этих строк на стыке двух миллениумов, прочтя критическую статью, обличавшую его в отсутствии положительных героев (для тех, кто не застал: обычное обвинение внутренних рецензий образца 80-х).

А сколько лет автор скинул разом, когда выдающийся наш политтехнолог принялся на конференции заклинать фантастов (не публицистов, не бытописателей), чтобы те не выискивали мрачных черт в окружающей мерзости, сосредоточились на чём-то пусть редком, но светлом, — и очень обиделся, услышав из зала «соцреализм»!

А уж когда автору показали результаты голосования жюри некой премии, где за выставленным нулём следовала поясняющая пометка «идеологически вредное произведение», он, если позволено будет так выразиться, чуть в ностальгии не забился.