Юлия Федотова - Враг невидим Страница 50

— И нет никакого стыда. И эль тут ни причём, — невнятно пробормотала Гвиневра — должно быть, он нечаянно разбудил её безмолвной речью. — Это ведьма тебя нарочно усыпила. Сказала, что у тебя нездоровый вид, что тебе надо хорошо выспаться, всякое такое. Правильно сказала, ты вчера был нервным вроде Огастеса Гаффина. Что ж, я понимаю, нелегко сохранять душевное равновесие, когда тебе грозит виселица! — последняя фраза прозвучала уже вполне бодро и живо, фея успела окончательно пробудиться.

— Ах, давай не будем о виселицах с утра пораньше, — томно попросил Веттели, подражая пресловутому поэту. Настроение сделалось отличным — с одной стороны, было немного неловко, что дамам пришлось его укладывать как маленького или пьяного, с другой — так приятно, когда о тебе кто-то заботится!.. Да, жизнь временами бывает удивительно хороша! Обидно, если придётся с ней расстаться по чужой вине.

После уроков, сокращённых по случаю траура, хоронили бедного Мидоуза. Церемония вышла совсем уж скромной — некому было оплакивать сироту. Искренне опечаленным снова выглядел один только профессор Инджерсолл. Во всяком случае, речь, произнесённая им, звучала очень трогательно, именно она, а вовсе не горечь утраты, заставила прослезиться кое-кого из девочек и их воспитательниц.

И уже на следующий день жизнь Гринторпа вошла в обычную колею. Веттели с огорчением замечал, как мало повлияло на неё случившееся. Ученики, будучи потенциальными жертвы зловещего убийцы, не проявляли ни малейших признаков страха. Ну, это понятно: дети есть дети, им простительна беспечность. Но о чём думали их классные наставники и учителя? Никаких специальных мер так и не было принято, если не считать дежурившего в коридоре констебля. Один-единственный констебль на три школьных крыла — это же смешно! Судя по его унылому виду, он сам это понимал. Зато дети нашли себе новое развлечение — воровать полицейский шлем. Нельзя сказать, что такое их поведение способствовало улучшению настроения бедного стража порядка. Веттели из сострадания принёс ему на пост чашечку кофе, и тот пожаловался, опасливо оглянувшись:

— Чувствую себя полным дураком! Какой смысл здесь торчать? Между нами говоря, этот эльчестерский сыщик — непроходимый болван, вы так не находите, мистер Веттели?

— Нахожу! — от души согласился тот. — Редкий болван, второго такого поискать! Боюсь, не отправил бы он меня на виселицу, ведь я у него главный подозреваемый.

— А я вам вот что на это скажу, мистер Веттели, — констебль заговорщицки понизил голос. — Вам надо непременно позаботиться об алиби на момент третьего убийства. Тогда вы будете автоматически оправданы в первых двух.

— Вы считаете, будет и третье? — переспросил Веттели машинально, на самом деле, он и сам так считал.

Констебль пожал плечами, ответил философски:

— А почему бы и нет? Случилось два убийства, внешне абсолютно беспричинных. Жертвы никак не связны между собой, в школе они друг с другом никогда не общались и не имели совместных дел. Нет общих связей и в их домашней жизни, уже проверено. Единственное, что объединяет оба преступления, это время их совершения — на рассвете, и способ — удар в левый глаз. Такие детали однозначно наводят на мысль о маниакальном характере убийства. А маньяки, знаете ли, сами никогда не останавливаются. Поэтому, если Поттинджер не поторопится, третьего несчастья не миновать, помяните моё слово. И то, что я здесь маячу, как привидение, никого не защитит, пустая трата времени. Но поди ж ты, докажи этому упрямому ослу! А, что там говорить! — он безнадёжно махнул рукой. — В общем, старайтесь как можно реже оставаться в одиночестве, иначе он и третье убийство с большим удовольствием свалит на вас, чем-то вы ему здорово не угодили.

Интересно, чем? Неужели есть что-то общее между полицейским инспектором Поттинджером и школьным поэтом Гаффином? Забавно!

Целую неделю Веттели вёл образ жизни закоренелого параноика, и только армейская привычка к дисциплине позволила ему выдержать этот режим, человек штатский наверняка в самом деле успел бы спятить.

Бедная Эмили, ей тоже пришлось нелегко. Каждый вечер она провожала его до дверей комнаты, целовала в щёку на прощание, а потом запирала дверь снаружи на навесной замок, специально для этой цели слёзно выпрошенный у Коулмана. Наутро она должна была первым делом бежать через всю школу, чтобы выпустить добровольного пленника из заточения. Затем они вместе спускались в обеденный зал, оттуда она сопровождала его в класс и только потом могла идти по своим делам. «Ничего, — смеялась она, — зато я точно знаю, что ты мне не изменял, это же заветная мечта любой жены!» Но Веттели был уверен, что рано или поздно такой режим станет ей в тягость, ведь однообразие быстро утомляет.

В перерывах между уроками Веттели под разными предлогами задерживал в кабинете нескольких учеников и отпускал только тогда, когда им на смену приходил другой класс. Перемещаясь по школе, старался увязаться за кем-нибудь из учителей; чаще всего ему подворачивался профессор Карлайл из кабинета напротив. Кончилось тем, что физик остановился посреди лестницы, и спросил прямо, не без испуга:

— Молодой человек, вы меня преследуете?

— Нет, — так же прямо ответил Веттели — а что ему ещё оставалось? — Просто нахожусь в поле вашего зрения, чтобы вы при случае составили мне алиби, засвидетельствовали, что я мирно гулял по коридору, а не резал очередного воспитанника.

— Ах, избавьте меня от ваших игр! — воскликнул профессор нервно и даже притопнул ногой. — Развлекайтесь где-нибудь в другом месте, я уже не в том возрасте, чтобы в них участвовать!

Подумать только, он считал это развлечением!

«Принципиально от него не отстану, — решил Веттели. — Уж теперь-то он точно не пропустит меня мимо внимания, лучшего свидетеля не подберёшь».

Тогда Карлайл пожаловался начальству.

Профессор Инджерсолл пригласил Веттели к себе в кабинет после уроков, спросил мягко:

— Как ваши дела, мой мальчик, всё ли в порядке?

— К сожалению, нет, сэр! — отрапортовал тот, и выложил профессору всё как есть: и о том, что является главным подозреваемым, и о том, какие меры вынужден по этому поводу принимать.

К его удивлению, профессор Инджерсолл разразился смехом.

— Ох! — простонал он, вытирая глаза платочком, — ох, простите меня, Берти, если моя весёлость показалась вам неуместной. Ваше положение действительно ужасно, я понимаю. Просто ко мне приходил профессор Карлайл… неважно. Главное, теперь я ему всё могу объяснить и успокоить.

— Да я ему и сам уже объяснял, сэр. Он знает, зачем я за ним хожу.