Марина и Сергей Дяченко - Алена и Аспирин Страница 51

— Заберешь такую, — маленький смотрел в сторону. — Кто-то ее крышует конкретно. А ты ей кто такой?

— Я ее отец, — сказал Аспирин.

— Чего?!

— Я ее отец, — Аспирин прокашлялся. — У меня и свидетельство есть. Она… ну, у нее с головой не все в порядке. Куда ее забрали, куда мне за ней ехать, ну скажите!

— Ушла она, — неприязненно сказал высокий.

— Куда?!

— Домой. А куда еще?

— Так ведь дома ее нет!

— А ты проверь, — сказал маленький. — Сейчас не лето, по паркам бомжевать. Замерзнет, жрать захочет — и придет. Никуда не денется. Так, а ну быстро собираем шмотки!

Последняя фраза относилась не к Аспирину, а к торговке носками, волшебным образом возникшей по соседству. Маленький мент оказался почти гипнотизером — Аспирин вдруг ясно увидел Алену, усталую, озябшую, переступающую порог квартиры со скрипкой под мышкой. А ведь и в самом деле — куда ей деваться?!

Он поднялся из перехода и, привалившись плечом к мокрому дереву, набрал номер на мобилке.

Никто не отвечал. Длинные гудки.

— Алена!

Увидев темные окна, он понадеялся, что она, может быть, легла спать и потушила свет. Но диван был пуст, и плед аккуратно сложен поверх подушки. Высыхала в углу елка. Стопками возвышались диски на музыкальном центре, на пианино лежали ноты, в основном ксерокопии.

Он положил футляр на край дивана — и огляделся еще раз, вспомнив нечто очень важное.

Мишутки не было!

Аспирин обыскал квартиру. Нащупал пистолет на антресолях. Потом сел на кухне, оперся локтями о вычищенный до блеска стол и задумался, как на экзамене.

Она ушла навсегда — с Мишуткой.

Но прежде, чем уйти навсегда, ей надо было сыграть его песню — от начала и до конца. В переходе.

А если Мишутка был с ней в переходе — Алену никто ведь не мог обидеть?

То есть безнаказанно не мог.

Но лужи крови и милицейского оцепления в переходе не было? Значит, на Алену не бросались с зонтиками наперевес?

Или она уговорила медведя потерпеть?

Или Мишутки все-таки не было в переходе?

Аспирин прошелся по квартире взад-вперед, а потом позвонил Вискасу.

— Привет, Гримальский, — сказал Витя Сомов непривычно злым голосом. — Ну, где она?

— Я не знаю, где она! Я тебя хотел спросить, где она!

— Ее бездарно просрали, — сказал Вискас после паузы. — Она объявлена в розыск… Не волнуйся, найдут.

В метро было по-прежнему душно и людно. В переходе текли, как ни в чем ни бывало, человеческие реки, но аптечный киоск был уже закрыт, и торговец механическими котятами исчез.

Аспирин остановился перед автоматом, торгующим напитками. Порылся в карманах. Заказал мокаччино и, пока автомат гудел и подмигивал, пытался поймать мысль, едва наметившуюся — и опять ускользнувшую.

«Пока мы дрались за скрипку, я немножко оступилась и мордой об эту железную дуру… автомат, в смысле…»

Забыв о своем мокаччино, Аспирин шагнул вперед и заглянул в щель между автоматом и стеной.

Протянул руку.

В щель был втиснут школьный ранец.

Он вернулся домой в двенадцатом часу ночи.

На кухне светилось окно — Аспирин чуть с ума не сошел. Не дождался лифта, кинулся по лестнице, отпер дверь — оказалось, что квартира по-прежнему пуста, это он сам, уходя, не выключил свет. Растяпа.

…Аленин ранец за что-то там зацепился, Аспирин мучился с ним полчаса, пыхтя и провоцируя любопытство прохожих, а когда вытащил добычу из щели за автоматом — пожалел о содеянном. Потому что в ранце ничего не было, кроме свернутого в три погибели, запертого клапаном Мишутки.

У Аспирина опустились руки. Он стоял в двух шагах от брошенного портфеля с игрушкой и медленно, шаг за шагом осознавал: нет, она не ушла в прекрасное далеко. Прекрасного далека нет и, скорее всего, не было; случилось что-то совсем другое.

Он ушел и вернулся. Он не знал, что делать с портфелем и с запертым в нем… монстром? Да ладно: плюшевой игрушкой. Здесь, в переходе, пропахшем сигаретами, сыростью и специфическим запахом метро, правдивая история Алены и Аспирина представлялась редкостным бредом. И не прекрасное далеко вырисовывалось на горизонте, а первомайский интернат для детей с пороками развития, приемник-распределитель для несовершеннолетних, а в худшем случае — какой-нибудь педофильский притон.

— Как ты мог ее бросить? — шепотом спросил Аспирин у медведя. Медведь, естественно, не отвечал.

Разумеется, Алена не оставила бы Мишутку по своей воле. Значит, была тут чужая воля. Могучая и злобная.

Он вспомнил босого человека в сером свитере и камуфляжных штанах. Интересно, зимой он тоже ходит босиком?

Мимо текла толпа. Шелестели подметки по асфальту. Аспирин стоял, чувствуя, как уходит время. Где-то там Алене — теперь он был уверен в этом — грозит беда.

Он перезвонил Вискасу, но, кроме мата, почти ничего не услышал.

— Ищут ее! — орал Вискас. — Ищут, понятно?

Поднял с земли портфель. Мишутка был совсем легкий; на этот раз Аспирин не дал себе времени на раздумья. Домой, домой…

Портфель он поставил под елкой. Мишутка не смотрел на него. Он был игрушка, тряпичная и мертвая. Аспирин ногой задвинул ранец поближе к стене.

Стрелки на часах сошлись — и замерли. Маятник мягко затормозил, все сокращая и сокращая амплитуду.

Двенадцать часов. Полночь.

— Алло.

— Алло… добрый вечер. Это Алексей.

Пауза.

— Что случилось?

— Алена ушла. Она… потерялась. С ней что-то… Ее нет нигде. Я подумал… может, она у тебя?

Пауза.

— Нет. Я ее давно не видела… Погоди. Что с ней могло случиться? Когда она ушла?

— Сегодня днем. Она мне позвонила в эфир, сказала, что уходит навсегда и прощается. В том переходе остались футляр, портфель и… Мишутка. Она с ним никогда не расставалась.

— Ты звонил в милицию?

— Звонил! Сказали завтра занести заявление, утром… фотографию… Ира, у меня даже нет ее фотографии! Ни одной!

— Подожди… Я сейчас поднимусь.

«Тут везде смерть, желтые листья падают… мертвые…»

А если она потеряла память и не помнит ни Аспирина, ни его адреса? Опять пришла из ниоткуда, упала с неба и очутилась в подворотне, только на этот раз без Мишутки?

Тянулась самая длинная в его жизни, сама холодная и темная ночь.

А что было до того, как Алена очутилась в той подворотне? Откуда взялись полосатые носочки, чистые, новенькие? Кто подарил ей футболку с надписью «Krakow. Learning to fly»? Не в интернате же выдают такое?

Может быть, у нее уже была семья. Которая уже почти полгода ищет ее, звонит в больницы и морги, теребит милицию, печатает фотографии в газетах… если, конечно, тем людям повезло больше и у них остались Аленины фотографии. А может, там ее и звали по-другому?