Владимир Коваленко - Камбрийская сноровка Страница 51

— Поговорю, — соглашается Немайн. Жест она поняла верно. — Не будет святая и вечная пытаться отбить тебя у той, что доброго мужа на поле боя выслужила. Просто… пойми ее. Ты — первый встреченный ею за годы верный римлянин. Не тюремщик, не предатель. Ты тоже выбрал нашу Камбрию. Общность судьбы. Любовь нам тут не нужна, а вот дружбу стоит вырастить!

Резко повернулась, кричит:

— Кто играет с лисятами, те не устали! Продолжаем занятия! Удар и уход усвоили, можно двигаться дальше.

— А как можно… дальше?

— По–разному. Мы женщины, потому для нас правильнее выбирать вариант, требующий скорее ловкости, обращающий силу врага — в свою. Вот, например… Эйра, играем?

В ответ — тяжелый выдох и резкое движение меча. Снова мимо! Раз! Немайн уклонилась, бросила вперед руку с оружием — два! — но соперница на сей раз оказалась достаточно быстра, и клинок сиды с режущим ухо лязгом ушел к доскам палубы. Эйра развернулась — коса тяжело хлещет по плечам, острое жало, сбросив с себя чужую силу, рванулось к шее сестры — и замерло лишь тогда, когда Анастасия была готова кричать от ужаса. Три!

— Рассмотрела?

Кивок. На лице ни кровинки… Что, похоже на настоящий бой? Поняла, что им — обеим, лишь немного старшим — приходилось убивать, и не раз? Этого и тебе не избежать. Не сталью убьешь, так чернилами. Не чернилами, так словом. И — смотри. Все то же самое, только быстрей! Теперь острие отвернет, сбитое с пути рукой Немайн. Вот почему на боевые перчатки идет такая толстая кожа.

Сида вскинула оружие. Вновь — несостоявшаяся угроза, остановленная смерть. Четыре!

— Хорошо видно? Танцуем еще раз, сначала!

Теперь продолжение — ближний бой. Захват, лезвие, подведенное под высокую грудь… Анастасия вспомнила — сестра кормит, хоть и не рожала. Пять! И, если начать сначала, а под захват нырнуть — уже другой меч окажется у иного горла. Шесть! Кажется, они могут продолжать бесконечно — пока хватит сил и воздуха в легких.

Вот так же схватились Анна с Эйрой, когда пришло время решать — на кого оставить город, пока Немайн будет навещать в Кер–Мирддине родню и гулять аж на двух королевских свадьбах. Тогда вместо железа поединок шел на словах. И Эйре удалось провести атаку — правильную, но половинчатую. Уже теперь ей горько: только и удастся, что повидаться с мамой и сестрами да на свадьбах попировать. А потом — обратно в город, не стоит ему оставаться без принадлежащих к семье глаз. Немайн же еще погостит — ради политики и торговли, и тут к ней присоединится Анна. Поможет, а заодно и продолжит ненадолго прерванную учебу.

Над рекой Туи стоит немелодичный лязг. Вокруг лежит мир — почти первозданный, почти не преобразованный. Опасный, и потому — нужно учиться убивать, а не красиво играть со сталью. На палубе — пока учеба. Здесь — безопасно, здесь кусочек Кер–Сиди и кусочек Камбрии. Впрочем, Камбрия следит за поднимающимся вверх по течению кораблем — странным кораблем без парусов и весел. Глаза передают странное сооружение, как эстафетную палочку — один оторвался, другой захватил.

И не все взгляды — доброжелательны.

2

Добрый месяц Глэдис глушила горе хлопотами — и ничего, кроме хозяйства, видеть не видела. И все приговаривала, мол, хозяйство для семьи — главное. Но вот оглянулась — а семьи–то нет. Так, осколки, как от разбившейся чашки.

Шесть дочерей — а толку? У стойки торчит непонятная чужая рожа. Муж Гвен… А свадьбу и не вспомнить. Просуетилась. И в зале, будто, все чинно, но кресло у огня стоит пустое, а старая ветеранская компания словно усохла вполовину, да двадцать лет накинула. Сидят, перебрасывают слова про болячки. Взгляды в кружках ковыряются. Вот один, отведя глаза от «угольного», сообщит негромко, мол, Кадуаллон был голова. Тут с кружек схлебнут пену. И другой старый воин напомнит: старый Мейриг тоже был голова, хоть и ошибся разок. Тут делают по долгому глотку. И кто–нибудь напустит суровый вид, и скажет, что Дэффид был всем головам голова, хоть и не король. Старину вернул, и битву выиграл. И тут–то пьют до дна.

Потом берутся за молодежь. Первым поминают Кейра. Славный был парень, вежество имел, солидное общество почитал. А вот годовое колесо разок провернулось — и что? Это — Хозяин заезжего дома? Тогда кто за стойкой? Говорят, занят важными делами в Сенате. А по чести сказать — штаны протирает. Потому как все по–настоящему солидные люди собираются тут, у огонька. А никак не в деревянном строении с колоннами. Там — отребье. Гонцы. Которые послушают важничающего Кейра, послушают, да пошлют к старейшинам кланов. Чтоб те указали, соглашаться с очередной идейкой, или нет. А старейшины серьезный вопрос тоже не вдруг решат, с правильными людьми посоветуются. Вот как раз с теми, что греют немолодые кости у камина в «Голове Грифона».

Так что, подопри Кейр стену рядышком с ними — пользы было б больше. Конечно, здесь он был бы не «сиятельный принцепс», а мальчишка, до времени занявший место убитого тестя. Да власти, настоящей, у него прибавится.

А новенький за стойкой… Перво–наперво — гвентец. Гнется перед каждой серебрушкой, словно деревенский корчмарь. Купец заезжий ему важней правильного человека. Вот с ними он разговаривает. Разок–другой даже Сиан прислуживать посылал. Да, а она его в ответ. По–гречески, по–латински да по–ирландски. Ну и Неметониной дорожкой — полем, лесом, холмами да торфяником. А чего тот хотел? Кер–Мирддин не Кер–Вент. Порт! Тут дите и не такого нахватается. Так что подхватила девочка поднос, да отправилась честь оказывать тем, кого и отец обихаживал.

Может, только ради этой белой головки компания еще и собирается. Была б парнем, не посмотрели бы, что лет мало. Обронили бы по вескому слову — один в долине, иной в холмах, третий у моря. И был бы к исходу месяца у заезжего дома настоящий Хозяин. Ничего толком не умеющий, да. Но способный учиться.

А так есть два дурака: один в Сенате, один за стойкой. И кого из них меньше переучить встанет, неясно.

Вторая дочь, которой бы по старшинству мужа искать, рядом сидит. В огонь смотрит. Руку искалеченную баюкает. Словно ей не двадцать, а все сорок лет война накинула.

А Глэдис все суетится. Ну, горе у нее. Иные вовсе рассудка лишаются. Но сегодня — она идет к огню. Кланяется–здоровается, словно в былые времена. Будто и не случилось ничего, только седины в волосах прибавилось!

— Простите, люди добрые, что почет вам долго не оказывала, — говорит, — да и вы меня поймите — надо ж бабе вдовство свое оплакать. Горевать по мужу я не перестану, ясно, но вида больше не подам. На людях — отвыла.

Дождалась степенных кивков. Опустилась в кресло Немайн. Она мать, ей можно. Продолжила.