Ахэнне - Принцип подобия Страница 51

Подбитые карандашом, утопали числа на календаре, будто одно- и многоклеточные корабли в игре "морской бой". Целест торжествовал и готов был грызть остатки зубами — поскорее, черепашья упряжка, ну хоть чуть-чуть — быстрее. Так дети ждут именин и обещанного еще полгода назад велосипеда. Так заключенные грезят об освобождении. Порой казалось, будто двухмерная Вербена выгибается со стены и помогает зачеркивать злополучные цифры.

Когда наступит весна — объединятся Гомеопаты и… все остальные.

Когда наступит весна, уничтожат Амбивалента.

Когда наступит весна, Ребекка Альена простит Целеста.

Когда наступит весна…

"Мы с Вербеной будем вместе — по-настоящему. И уж точно — навсегда. Как в старых книжках, верно?"

"Конечно", отвечал Рони, неизменный и невозмутимый, словно булыжник — избела-серый камень с вкраплениями кварца; на брусчатке не расти цветам. Провисала пауза, но ее можно списать на типичное-типичное слов не хватает. — "Именно так".

Зима — тоже женщина: на непривечание обиделась, погрозила напоследок морозным кулаком — в начале февраля завалило Виндикар чуть не по шпили Сената и Цитадели, да и хлопнула дверью досрочно. За неделю до празднеств воцарилась жара почти июньская. Из вспухшей комковатой земли поперла одурелая, пронзительно-салатовая, как "химические" краски, трава, а не менее одуревшие от такой смены температур жители вытаскивали футболки и сандалии, задумчиво поглядывая на свитера и пальто — убирать их или не стоит, вдруг зима передумает и доработает положенный срок?

Для празднеств выделили, конечно, Площадь Семи — самую просторную и самую знаменитую. Целест подозревал, что отец его выступал против: Площадь Семи, несмотря на пропаганду и официальные версии, ассоциировалась в народном сознании с чем-то антиполитическим, бунтарским, вроде булыжников или скрещенных серпа и молота (символа одной из древних, построенных "на" и "в" крови, империй).

Но — она же самая просторная, куда денешься? Каждый год спорят, и каждый год празднуют на Площади Семи, к которой удобно прилегают пара скверов с фонтанами и скамейками, и которую нетрудно оцепить стражам и Магнитам.

Безупречный аргумент: все для вашей безопасности.

Стучали молотками и вжикали пилами строители еще по морозу — первый день года должен быть отпраздновать, а как зарядило солнце — веселее работа пошла, Целест и Рони каждый день урывали хоть полчаса, бешеной собаке сто верст не крюк, — заглянуть, как складываются из бело-желтых, пахнущих смолой и орехами, досок складывают подмостки — сцену. На ней выступать будут сенаторы, само собой.

И Вербена. Вербена — тоже.

Эпидемия, должно быть, зиму провожать отправилась — ни единого случая одержимых, один раз подозревали "психа" — оказался шарлатан-жулик, выманивал банальным гипнозом в порту кошельки. Сознался, едва схватили его Магниты — и позорно обмочил штаны, а уж стражам и старой-доброй тюрьме обрадовался, как поцелую прекрасной принцессы.

"Будет нелегко убедить простой народ, что мы не чудовища", вздохнул Авис после того, как услышал от Тао эту байку.

"Ничего, получится!" — Целест как раз думал, что пора зачеркивать очередную закорючку на календаре.

Первого марта он проснулся в четыре утра. За окном фиолетовыми пятнами ползли облака, до восхода — часа три еще, но на старом брюзге-вязе уже свили гнезда и горланили горлинки, и пестрил зачеркнутыми метками календарь. В предрассветном сумраке улыбалась Вербена. Целест считал уже секунды; сев на кровати, гладил шероховатую бумагу.

"Что важнее? Амбивалент, объединение или помолвка? Магниты почти никогда не женятся, а уж из "нормальных людей" кто пойдет за мутанта?.. Вербена. Вербена пойдет".

Она кивала с плаката. Пробивался прохладный, пахнущий ивовым (вербеным) цветом, ветер.

Ранняя весна. Хороший знак.

Рони на соседней кровати спал с полуоткрытыми глазами — не первый раз, Целест когда-то пугался, потому что напарник здорово смахивал на мертвеца или кататоника, потом привык. Белки и сетчатка сизо отражали мутные, засеянные облаками, небеса. Губы шевелились — может быть, Рони читал его, Целеста, и его грезы превращались в сон. Целест спрыгнул с кровати и пихнул Рони под бок:

— Просыпайся. Сегодня…

Рони скривился — Целесту будто зажженную спичку за шиворот засунули. Действо не начнется раньше полудня, Магнитов призовут к девяти-десяти, зачем торопиться? Он зевнул, взъерошил волосы — они растопырились прозрачными ежиными иглами. Умыться и действовать. Сегодня великий день, и…

"Помолвка. Целеста и Вербены. Элоизы и Кассиуса. Будто надписи на заборах — с "плюсами" и сердечками, подобной наскальной живописи тысячи лет. Я не добавлю своего. Пусть так. Я выбрал сам".

Он опередил Целеста — нырнул в ледяной душ с головой, целиком, словно смывая недостойные "лучшего-друга" мысли.

На Площадь Семи подвезли к семи утра — еще пустынная, она пахла смолой свежих досок, почему-то бумажным клеем и неотвязно — листьями. Стражи косились на Магнитов, старались держаться подальше — впрочем, как проверил Тао, выпивкой делились. Толстый страж, усыпанный веснушками до сходства с перепелиным яйцом, хмыкнул — "Не понимаю, чего вас нелюдями кличут, нормальные ж парни и девчонки". Щербато усмехнулся Аиде, но та отвернулась. Она до сих пор не нашла постоянную пару — вместо убитого мужа.

Периметр Площади — плюс несколько дежурных постов в маленьких скверах, скорее для очистки совести. Стражи маскировались под столбы, Магниты — под камень. Черно-красное и серое. Нельзя мешать веселиться.

Фиолетовое смыло прочь, день иззолото-лазорево выкатился — сразу, целиком, беззастенчиво. Все приветствуют весну, все приветствуют тепло — Вербену тоже будут приветствовать, думал Целест, ловя взглядом ранних посетителей Площади. Пока не гуляк, все больше торговцы палатки ставили, да кто-то из мелких чинов городской администрации суетился. Всякий раз, минуя Магнитов, отдергивались, будто от кипятка.

— Они нас боятся, — Авис традиционно позаимстовал у Целеста сигарету.

— Не больше, чем обычно, — возразил Рони. У него уже заныли ноги — от одной мысли, что придется стоять навытяжку до вечера, делалось дурно. Рони прислонился к фонарному столбу.

А Целесту хотелось вогнать шпоры в атласные бока времени, или хотя бы наподдать под зад. Сколько можно тянуть? Он ждал слишком долго.

Полосатые и цветастые палатки расцвели подснежниками. Вообще-то в этом году подснежники отцвели в середине февраля еще, тоже озадаченные внезапным теплом. Палатки замещали их. А в палатках — набор "все для праздника", лакированные сахаром яблоки и пунш, бублики в россыпи ванильной пудры и жбаны кисловатого пива. Пахло углем жаровен и гуталином — сапоги начистили до бриллиантового блеска.