Корнелия Функе - Чернильная смерть Страница 52

— Он не поедет в замок.

Дождь падал с пожелтевших листьев, как будто деревья плакали, и Мегги хотелось оказаться в саду у Элинор. Там шум дождя звучал мирно, убаюкивающе. А здесь в его шелесте слышались опасность и гибель.

— Я прочту те слова.

Сажерук обернулся к ним, и на мгновение Мегги испугалась, что он прочтет ее планы по лицу и расскажет Мо. Но Сажерук отвернулся и поцеловал Роксану в черные волосы.

— Какие слова? — Реза с недоумением посмотрела на нее.

— Слова, которые написал тебе Орфей! «Слова, из-за которых Мо чуть не погиб, — добавила она про себя. — А теперь они спасут ему жизнь».

Реза оглянулась на палатку, где спал Мо.

— У меня их нет, — сказала она. — Я сожгла их, когда твой отец исчез.

Нет!

— Они бы его все равно не спасли!

Из мокрой крапивы высунулся стеклянный человечек — бледно-зеленый, как все его лесные собратья. Он чихнул — и в страхе метнулся прочь, заметив Мегги и Резу.

Мать обняла Мегги за плечи.

— Он не собирался идти с нами, Мегги! Он попросил Орфея вернуть к Элинор только нас с тобой. Твой отец хотел остаться. Он и сейчас этого хочет — и ни ты, ни я не можем принудить его вернуться. Он нам этого никогда не простит.

Реза хотела погладить дочь по мокрым волосам, но Мегги сбросила ее руку. Не может быть! Она лжет! Мо ни за что не остался бы здесь без жены и дочери! Или…

— Может быть, он и прав. Может быть, все кончится хорошо, — тихо сказала мать. — И мы когда-нибудь расскажем Элинор, как твой отец спас детей Омбры.

Но в голосе Резы звучало меньше надежды, чем в ее словах.

— Перепел… — прошептала она, взглянув на мужчин у костра. — Знаешь, какой первый подарок сделал мне твой отец? Закладку из перьев перепела. Странно, правда?

Мегги не ответила. Реза еще раз погладила ее по мокрому лицу и вернулась в палатку.

Сожгла.

Было еще темно, но несколько фей, намерзшихся в гнездах, уже начали свой танец. Скоро Мо отправится в Омбру, и ничто уже не сможет его удержать. Ничто.

Баптиста сидел один между корней большого дуба, на который по ночам забирались часовые, потому что оттуда открывался вид до самой Омбры. Он шил маску. Мегги увидела у него на коленях бурые перья и догадалась, кому она предназначается.

— Баптиста! — окликнула Мегги, садясь рядом с ним. Земля была холодная и влажная, но мох между корнями мягко пружинил, как диванные подушки в доме Элинор.

Он сочувственно улыбнулся ей. Его взгляд ободрял даже больше, чем руки Дориа.

— А, дочь Перепела! — сказал он тем голосом, который Силач называл «рыночным голосом Баптисты». — Что за прекрасное зрелище в столь поздний час! Я сшил твоему отцу отличный потайной карман для острого ножа. Чем еще может бедный комедиант облегчить твою кручину?

Мегги попыталась улыбнуться. Ей так надоело плакать.

— Ты не мог бы спеть мне песню? Из тех, что Чернильный Шелкопряд написал о Перепеле? Самую лучшую, какую ты знаешь! Полную бодрости и…

— И надежды? — Баптиста улыбнулся. — Да. Я и сам хотел спеть что-нибудь такое. Хотя, — он заговорщически понизил голос, — твой отец не любит, когда эти песни поют в его присутствии. Но я спою тихо, чтобы его не разбудить. Что же нам выбрать в эту мрачную ночь? — Он задумчиво провел рукой по почти готовой маске. — А, знаю!

И Баптиста тихо запел:

Берегись, Свистун, твой конец настал.Погляди, как Змей извивается.Как силушка его кончается, Перепел силу его забрал.Перепел — его меч не берет, И пес не чует, и стрела неймет.Где его не ищи — он уже не там.До него вовек не добраться вам!

Да, это те самые слова. Мегги попросила Баптисту спеть еще раз, и еще — пока не выучила песню наизусть. А потом она села в сторонке под деревом, выбрав место, куда падал свет от костра, и записала песню в блокнот, который когда-то переплел ей Мо — давным-давно, в другой жизни, после ссоры, такой странной на сегодняшний взгляд, после всего что произошло. «Мегги, так ты совсем потеряешься в этом Чернильном мире». Это ведь он ей тогда сказал. А теперь сам не хочет уходить из этого мира, хочет остаться здесь, даже без нее.

Черные буквы на белой бумаге. Она так давно не читала вслух! Когда это было в последний раз? Когда она вычитала сюда Орфея? Не думай об этом, Мегги. Лучше вспомни о Дворце Ночи и о тех словах, что помогли Мo не умереть от раны…

«Берегись, Свистун, твой конец настал».

Да, она не утратила своего умения. Мегги чувствовала, как слова у нее на языке обретают вес, как они вплетаются в мир вокруг нее…

«Погляди, как Змей извивается.Как силушка его кончается,Перепел силу его забрал…»

Она отсылала эти слова к спящему Мо, ковала из них панцирь, неуязвимый даже для Свистуна и его мрачного хозяина.

«Перепел — его меч не берет,И пес не чует, и стрела неймет.Где его не ищи — он уже не там.До него вовек не добраться вам!»

Мегги читала песню Фенолио снова и снова. До самого рассвета.

Следующая строфа

Своей судьбы дорогуДва раза не пройти.Один раз можно рукуПодать и жизнь спасти.Дать нищему монетуНе поленись сейчас…Поскольку нам по светуДано пройти лишь раз.

День был холодный, туманный и тусклый. Казалось, Омбра надела серое платье. Женщины еще до рассвета собрались перед воротами замка, тихие, как эта пасмурная погода. Они ждали молча, не шевелясь.

Не слышно было ни радостных восклицаний, ни смеха, ни плача. Полная тишина. Реза стояла среди матерей, как будто тоже надеялась получить обратно ребенка, а не потерять мужа. Чувствует ли дитя, которое она носит под своим изболевшимся сердцем, какое отчаяние владеет матерью в это утро? Что, если этому ребенку никогда не увидеть отца? Задумывался ли об этом Мо? Она его не спрашивала.

Спокойное лицо Мегги пугало Резу сильнее, чем если бы дочь плакала. С Мегги был Дориа. Он нарядился служанкой, в длинном платье и с платком на голове, потому что юноши его возраста в Омбре бросались в глаза. Его брат с ними не поехал. Как ни искусен был Баптиста в искусстве маскарада, из Силача даже ему не удалось бы сделать женщину. Но человек десять разбойников сумели пройти мимо стражи в городские ворота, переодевшись в краденые женские наряды и низко повязав платками гладко выбритые лица. Даже Реза не могла отличить их в толпе женщин. Черный Принц велел своим людям, как только дети окажутся на свободе, пойти к матерям и убедить их, что малышей лучше завтра же отвести в лес. Там их спрячут разбойники, не дожидаясь, пока Свистун нарушит свое слово и все-таки заберет их для работы на рудниках. Ведь выкупать детей теперь уже будет некому…

Сам Черный Принц в Омбру не поехал. Его темное лицо слишком легко было узнать. Остался в лагере и Хват, по-прежнему недовольный Мо и его планом, а также Фарид и Роксана. Фарид, конечно, хотел ехать с Сажеруком, но тот запретил ему это, а после того, что произошло на Змеиной горе, Фарид с такими запретами не спорил.

Реза снова взглянула на Мегги. Она знала: дочь — единственный человек, способный утешить ее сегодня. Мегги стала взрослая. Реза поняла это сегодня утром. «Мне никто не нужен», — говорило ее лицо. Это выражение адресовалось стоявшему рядом с ней Дориа, матери, но, пожалуй, прежде всего — отцу.

На стенах был выставлен усиленный караул. По толпе ожидающих прошел ропот. Между зубцами появилась Виоланта, прозрачно-бледная, что подтверждало ходившие о ней слухи. Дочь Змееглава, рассказывали в народе, почти не выходит из внутренних покоев замка.

Реза никогда еще не видела Уродину, но была, конечно, наслышана о родинке, безобразившей лицо Виоланты, и о том, что это родимое пятно побледнело с возвращением Козимо. И в самом деле, пятна почти не было видно, но Реза заметила, что Виоланта невольно прикрыла ладонью щеку при виде женщин, смотрящих на нее снизу. Уродина. Наверное, прежде это прозвище неслось ей навстречу, как только она появлялась перед народом. И сейчас некоторые женщины шепотом произнесли его. На взгляд Резы, Виоланта вовсе не была уродлива, хотя не была и красива. Она держалась очень прямо, как будто назло своему маленькому росту, но когда по сторонам от нее встали двое мужчин, она показалась между ними такой юной и хрупкой, что страх острым когтем вонзился в сердце Резы. Свистун и Зяблик. Виоланта выглядела между ними ребенком.

Разве эта девочка сможет защитить Мо?

Из-за локтя Среброносого высунулся мальчишка. У него тоже был металлический нос, но только игрушечный, надетый сверху на настоящий. Это, видимо, Якопо, сын Виоланты. Мо о нем рассказывал. Он явно предпочитал Свистуна матери и не спускал влюбленных глаз с герольда своего деда.