Дмитрий Емец - У входа нет выхода Страница 52

Аскольд выглядел уставшим. В межмирье воздух разряженный. Опора для крыла плохая, и дышать трудно. Поэтому опытный Миних так берег набранную скорость. Снизишь – не пробьешься сквозь болото.

Рине достаточно было одного взгляда, чтобы понять, как Сашка сумел удержаться. Конский повод был обмотан у него вокруг бицепса, а сам он клещом вцепился в гриву. С левой стороны у Аскольда заломано маховое перо. Видимо, Сашка сгоряча пытался ухватиться и за него.

«В ШНыре нас за это убьют! Только для этого надо еще вернуться», – подумала Рина.

Она повернулась в седле. Их мир казался плоским, как наклейка, далеким и тусклым. Уставшему Аскольду назад не дотянуть. Хочешь – не хочешь, он должен отдохнуть на двушке, но пробьется ли через болото? Кажется, конь и сам ощущал: надо на что-то решаться. Он бросался туда, где кипела пена, но всякий раз фыркал и отворачивал. Еще немного, и обессилевший трехлеток погрузится в болото вместе с всадником.

– Делай что угодно! Заставь его нырнуть! – закричала Рина, но ничего не услышала.

Голос принадлежит мирам. В межмирье он заключен в самом человеке.

Пока Рина думала, как заставить трусившего коня кинуться в пену, проблему за нее решил Миних. Трудно сказать, захотел ли он помочь или решил еще раз шугануть перепуганного великана. Вытянув морду, помесь ослика и дивана подлетела к Аскольду и выхватила у него зубами клок кожи с крупа. Несчастный гигант ощутил себя заживо пожираемой овечкой. Кривые зубы старого мерина оказались страшнее болота. Аскольд рванулся, зачерпнул крыльями воздух и, на два корпуса опередив Миниха, метнулся в клубящийся ураган.

Сашка, заранее не набравший воздуха, запоздало попытался сделать вдох. Скрючился от омерзения. Рот и горло точно дохлыми медузами забили. Как-то отец привез из астраханской командировки огромную выварку чуть просоленной рыбы, выволок на балкон, плотно накрыл крышкой и забыл. Когда через неделю Сашка случайно заглянул в выварку, мерзкий запах отбросил его на метр. А сейчас и отскочить некуда…

Аскольд медленно плыл по узкому тоннелю, касаясь крыльями липких стенок. Не зная, что смотреть можно только на гриву коня, Сашка честно глазел по сторонам. В плотной тьме, за стенками пробуравленного ураганом тоннеля, слабо шевелились серые мутные тени, погруженные в бесконечную ночь. Миних нагнал Аскольда и летел за ним. Иначе не получалось: тоннель был узким. Притихшие кони не грызлись.

Для серых карликов появление в болоте двух всадников не осталось незамеченным. Они подплывали к стенкам и налипали на них. Воздух перед Сашкой стали прочерчивать тонкие нити, похожие на паутину. Их было так много, что лавировать между ними не получалось. Аскольд летел напролом, разрывая их грудью и крыльями. Изредка паутина задевала и Сашку. Тогда что-то покалывало его, будто он голой кожей касался стекловаты. Шныровская куртка совсем не помогала.

А потом его вспышками стали настигать хаотичные мысли. Внезапно он понял, что это отец виноват в смерти матери. Мог бы продать квартиру. Если бы ей сделали операцию в Германии, она могла бы прожить лишний год. Ну и что, что отец потом плакал? Все плачут. Да и Пал Палыч порядочная сволочь! Боксер-неудачник, всю жизнь мечтавший попасть на Олимпиаду. Возится с ними бесплатно – да, но при этом требует, чтобы ему покупали снаряжение!

Всякая мелкая обида, когда-либо нанесенная Сашке и давно забытая, воскресала, увеличивалась в десять раз, превращалась в сгусток душевного гноя. Сашка продирался сквозь болото, составляя список врагов, завистников и мерзавцев, увеличивавшийся с каждой секундой. Ненависть перемежалась с возбуждением и радостью, что окончательно запутывало Сашку.

Могучая конская грудь обрывала паутину без прежней легкости. Аскольд замедлялся и вместе с собой замедлял Миниха, который не мог облететь его ни снизу, ни сверху. Крылья прогибались. Перья заламывались от напряжения.

Внезапно Сашка увидел что-то знакомое, необъяснимое здесь, в болоте. Их маленькую кухню. Рассохшиеся польские шкафчики, телевизор с торчащей в форточку антенной. На телевизоре стоит большая матрешка. В ней – нитки, пуговицы и деньги на хозяйство. А вот и отец! Прокрадывается, роется в матрешке и что-то быстро перекладывает в карман. Это, наверное, тот год, когда мать начала болеть, а отец, вместо того, чтобы что-то делать, пил. Ходил пришибленный, виноватый и дышал в сторону. Когда же долго сидел в закрытой комнате – потели стекла.

Сашка забыл обо всем на свете. Гнев перемкнул сознание. Он закричал и рванулся к отцу. Кухня осталась позади. Сашка откинулся назад, потянул на себя поводья. Жеребец заржал, задрал голову, зачерпнул крылом зловонную жижу болота. Железо рвало ему рот, но он продолжал работать крыльями. Останавливаться здесь нельзя. Пег знал это от рождения. Видя, что он продолжает лететь, Сашка бросил поводья и стал высвобождать из стремян ноги. Решил спрыгнуть на ходу.

Он почти перекинул через седло колено, когда внезапно его точно раскаленным шилом в шею ткнули. Сашка завопил. Ненависть к отцу сразу исчезла. Матрешка с деньгами тоже. Над ним совсем близко, отделенные стенкой тоннеля, толстым слоем шевелились рыхлые карлики. Сколько же их наползло!

Схватившись за шею, Сашка сорвал светящуюся золотую пчелу. Пчела сразу юркнула в рукав куртки. Вытащить ее Сашка не сумел – она была уже где-то в районе локтя. Устраивалась. Не кусала. До конца тоннеля Сашка больше ни о чем не думал. Место укуса жгло так, что он даже не ощущал, как рвется касавшаяся его паутина.

Светлело. Тоннель расширялся. Возникла ложная уверенность, что все позади и болото их отпустило. Именно в эти мгновения, вскинув голову, Рина увидела совсем близко шныра на рыжем пеге. На седле перед ним сидела девушка.

Лица обоих искажены ненавистью, зубы сцеплены. Лбы соприкасаются, но глаза не видят друг друга. Каждый заточен в своем одиночестве. Оба шныра облеплены эльбами, которые присосались к ним, как моллюски. Кто они? Почему позволили стенкам втянуть себя? Всего этого Рина не знала, да и не могла знать.

«И ведь на выходе из болота! Наверное, тоже решили, что можно расслабиться», – подумала Рина.

Миних пронесся вперед. Еще несколько взмахов крыльями, и Рина ощутила упругий толчок. В глаза ударил свет – пока неяркий. Заметно потеплело. Хлопья пены быстро таяли на куртке Рины и конских боках. Под ними лежал лес, казавшийся бесконечным. Вершины сосен, расчесанные невидимым гребнем, заметно клонились в одну сторону.

Жесткий гребень гор вдали. Каменная ящерица лежит неподвижно. Белая россыпь чего-то непонятного. Снег? Песок? Ящерицу заливает невидимое солнце, бьющее с той стороны. Там гораздо светлее.