Павел Молитвин - Тень императора Страница 53

Не требовалось особой смекалки, чтобы понять: никто не заменит ей Эвриха. Если уж уроки, данные Чойгой, не уберегли её от чар чудного арранта, наивно было пытаться избавиться от них, лаская порывистого, нетерпеливого Тартунга. И столь же наивно было, вероятно, ожидать, что Алая Мать сменит когда-нибудь гнев на милость.

Прежде Афарга редко задумывалась над тем, каково её место в этом жестоком и подлом мире. Ей достаточно было верить в то, что избранница Богини не будет ею забыта. Если она наказана Алой Матерью, то за прегрешения, а ежели та испытывает её, то для того лишь, чтобы затем воздать по заслугам. Но, слушая разговоры Эвриха с Тартунгом, силясь проникнуть в его мысли, она неожиданно усомнилась в том, что правильно понимала предсказания и смысл уроков старой Чойги. У неё зародилось страшное подозрение, что обладание некими колдовскими способностями ещё не делает её избранницей Богини. Быть может, чтобы стать ею, она должна не только покорно сносить удары судьбы, прячась в скорлупу бесчувствия, как улитка в свой переносной домик, но и совершать поступки, способные привлечь к ней внимание Алой Матери?

Мысль эта посетила девушку, когда она убедилась, что барьер, воздвигаемый ею между собственными чувствами и телесными ощущениями, бесполезен при общении с Эврихом, ведь защищаться в этом случае надобно не от внешних воздействий, а от себя самой, и накопленный опыт мало чем может ей помочь. Прежнее, казавшееся ныне полусонным, полурастительным существование безвозвратно ушло в прошлое, новое же началось со сладкой боли, над тщетной, неумелой попыткой избавиться от которой смеялась во все свое круглое, сияющее лицо не только Госпожа Луна, но и мириады холодных, бесчувственных звезд. Под насмешливым сиянием их Афарга корчилась, кусала губы и тихо постанывала, мучительно размышляя о том, что же она должна совершить, дабы заслужить расположение Алой Матери и не желавшего отвечать на её чувство арранта…

Глава пятая. Город Тысячи Храмов

Первое время поведение Ильяс представлялось Эвриху совершенно непредсказуемым. Шайка гушкаваров двигалась к Городу Тысячи Храмов то потаенными, труднопроходимыми тропами, то вдруг нахально выезжала на дорогу, соединявшую Терен-теги со столицей, и скакала, останавливая встречные обозы, купцов и оксаров. Причем одних люди Аль-Чориль отпускали с миром, а других обирали до нитки. Одни деревни разбойники обходили стороной, принимая все необходимые меры предосторожности, дабы не быть обнаруженными, в другие въезжали, как на собственный двор, останавливались на ночь в хижинах радостно встречавших их селян, безбоязненно пили, ели, веселились. После посещения таких деревень количество тюков с награбленным резко сокращалось, хотя купить дорогие ткани, посуду, оружие и пряности обитатели их были явно не в состоянии.

Еще более непостижимым было то, что гушкавары останавливались порой неподалеку от поместий весьма влиятельных Небожителей, и Ильяс с Нганьей надолго исчезали из разбойничьего лагеря. Иногда их сопровождал Яргай — пышнобородый верзила, имевший тяжелую руку и легкий характер, с одним или двумя воинами, но чаще женщины отправлялись в поместья одни, из чего следовало, что они поддерживали с владельцами их самые дружеские и доверительные отношения. На вопросы о том, что связывает почтенных, приближенных к императору оксаров с разбойницами, за головы которых назначено солидное вознаграждение, Ильяс отшучивалась, а то и врала без зазрения совести, что это их родственники, коим узы крови не позволяют выдать Кешо своих племянниц, теток или троюродных сестер. Тарагата отмалчивалась, поджимая губы с таким видом, словно аррант спрашивает её о чем-то непристойном, а Яргай, ухмыляясь, уверял, что подруги пропадают у своих многочисленных любовников.

После посещений поместий часть гушкаварской поклажи тоже исчезала, из чего Эврих заключил, что Ильяс совсем не обязательно было сбывать награбленное в Городе Тысячи Храмов. Паутина недомолвок и откровенной лжи здорово раздражала его до тех пор, пока он не уяснил то, о чем другой, вероятно, догадался бы сразу: Аль-Чориль в самом деле не обычная разбойница и далеко идущие планы её поддерживает множество людей.

Живя в «Мраморном логове», Эврих был убежден в прочности власти Кешо. У него создалось впечатление, превратное, как он теперь понимал, будто обитатели Мавуно довольны своим императором и ни о чем лучшем не мечтают. Может быть, если бы он поменьше увлекался местными чудесами и диковинками, заблуждение это началось бы рассеиваться у него по пути к Слоновьим горам, но по тем или иным причинам этого не произошло, и сейчас он был поражен собственной слепотой. Путешествие с гушкаварами открыло ему глаза на повсеместное недовольство жителей империи правлением Кешо и утвердило в мысли, что вспыхивавшие тут и там стычки селян и ремесленников со сборщиками налогов и вербовщиками, набиравшими людей для похода на Саккарем, могут в любой момент перерасти в бунт. Купцы сетовали на прекращение торговли с Кидотой, Афираэну и заморскими странами, оксары — на ущемление их исконных прав и привилегий, бедный люд — на высокие налоги. К тому же едва ли не все были недовольны нескончаемыми войнами то на западных, то на восточных рубежах страны, ибо победы доставались слишком дорогой ценой, а плоды их оказывались весьма скудными. И если в Городе Тысячи Храмов ещё находились простаки, радующиеся задуманному Кешо вторжению в Саккарем, то за пределами столицы сыскать их стоило немалого труда.

Об этом, разумеется, не кричали на каждом перекрестке и не заговаривали с белокожим, золотоволосым чужеземцем, и все же он давно уже должен был понять, догадаться по каким-то косвенным признакам о том, что империя похожа на нарыв, готовый вот-вот лопнуть. Глядя, как приветствуют гушкаваров селяне, многие из которых готовы были пристать к отряду Ильяс по первому её слову, легко было представить, что произойдет, ежели ей удастся отыскать Ульчи. Недруги Кешо не пожалели сил — а времени у них было предостаточно, — дабы распространить слухи о мальчишке, имевшем неоспоримое право на императорский престол. Смерть Хутама, провозглашенного императором ещё во младенчестве, трактовалась ими как воля Великого Духа, ясно показавшего, кого из близнецов он желает видеть на троне Мавуно. Имя его матери — легендарной Аль-Чориль, защитницы обездоленных и утешительницы несчастных, супруги безвинно пострадавшего, ослепленного и изгнанного из страны Таанрета, и без того являлось, как заметил Эврих, чем-то вроде пароля или боевого клича недовольных, и уж коли она объявит о намерении своем вернуть ему законный титул императора, под её знамена в мгновение ока соберется целое войско. Зачатки его Ильяс неоднократно показывала арранту, дабы убедить в необходимости затеянного дела: группы гушкаваров по две-три дюжины человек в каждой встречались им у селений Дзеба, Шаухри, Барганги, у бродов и развилок дорог…