Руслан Мельников - Эрдейский поход Страница 53

Одну руку отдернуть упырь успел. Но вот вторую...

Секущий удар снизу вверх, как ветку, срезал левую растопыренную пятерню со смертоносными чуть загнутыми остриями на тонких пальцах.

И – не срослось. И – не сцепилось. Потому как не простой булат прошелся по черной ране.

Упырь взвыл – страшно, громко. Как воет лишь нечисть, пораненная серебром. Неестественно длинная, неестественно гибкая рука мигом втянулась в плечо твари, обрела более привычные глазу пропорции, сделалась похожей на руку человека. На руку покалеченного человека.

А отсеченная кисть все дергалась у ног Всеволода. Мельком он заметил, как когти-кинжалы судорожно сжались, обхватив шершавый камень. Камень треснул, рассыпался.

Всеволод осторожно переступил подрагивающую длань, шагнул к противнику. Таких подранков следовало добивать. Помнится, и старец Олекса тому же учил.

Глава 35

Из обрубка потоком лилось черное и густое. Да, это были не те несколько жалких капель, что выдавили из бледной плоти мечи шекелисов, кованные для убийства людей. Сталь с серебром разила куда как вернее. И упыриная кровь растекалась в крови человеческой.

И культя твари дергалась.

И тварь вопила.

И... и снова лезла в драку.

Спасаться бегством упырь не стал. Здесь была его добыча. И он не желал ее уступать никому. Упырь обезумел. Упырь чуял горячую кровь этого мира. Много крови. В неподвижных, но теплых еще телах. Истекающих, сочащихся...

Но к добыче его не пускали. Ему мешали насладиться трапезой. На пути стоял еще один бурдюк крови о двух ногах. Живой, опасный, опаснее других, в посеребренном панцире, с отточенной сталью в серебре.

Белый металл был зол и безжалостен. Белый металл уже лишил упыря левой длани. И жгучая боль терзала руку.

Но оттого не менее жгучая ярость становилась сильнее. И неутолимая жажда – тоже.

И разлитая вокруг кровь пьянила, заставляя забыть об опасности.

А еще после нарушенного дневного сна-забытья плохо соображалось. Куцые мысли-чувства путались. А чувство самосохранения – слабое и вялое даже в бодрые ночные часы – нынче не желало просыпаться вовсе. Несмотря на то что жутко болела рука.

До чего же сильно она болела!

И причина тому – кровяной бурдюк в тонкой скорлупе серебряной отделки. Кровяной бурдюк, размахивающий сталью с серебряным узором.

Всего один! Жалкий человечишка! Но бурдюк наступал. И его следовало вспороть поскорее. Во что бы то ни стало. Пусть даже вместе с позвякивающей чешуей, покрытой вставками из жгучего белого металла. Даже если это будет больно. Даже если очень. Даже если больнее, чем сейчас. Все равно нужно. Потому что кровь... пища... столько крови... столько пищи...

Упырь ринулся вперед. Раненый, он все же не утратил былой сноровки и стремительности. Черный обрубок левой руки вновь удлинен и брошен в ноги врагу. Не растерзать, но хотя бы опутать, обхватить, повалить, невзирая на серебро, на дикую боль, после которой на бледной коже останутся глубокие язвы и ожоги.

Правая – уцелевшая – рука твари тоже вытянута. К сонной артерии, пульсирующей под серебрёной коркой доспеха.

Но Всеволод ждал нападения. И среагировал вовремя. И правильно.

Разворот. Прыжок.

Змея-культя с черным сочащимся срезом на конце захватила лишь воздух под поджатыми ногами человека. Когти на здоровой руке упыря, целившие в горло, тоже не успели. Схватить. Сжать. Взрезать. Разорвать. Растерзать.

Два синхронных удара – в прыжке, в полете...

Клинки перерубили правую руку сразу в двух местах. И два новых обрубка упали на камни. Забились, задергались, расплескивая густую черную жижу. Всеволод поскользнулся, упал. Звеня броней, откатился в сторону.

Еще не все! У безрукой твари еще оставались клыки. И полно ненависти в горящих глазах.

Подняться Всеволод не успевал. Обезумевший противник, развернувшись, атаковал снова.

Теперь кровопийца выл вдвойне, втройне громче прежнего. Теперь от жуткого воя закладывало уши, а воздух в пещере сотрясался так, что сверху, из-под ненадежных сводов, снова начали осыпаться камни.

Упырь прыгнул на Всеволода. Желтая пена в оскаленном рту и густая жижа цвета дегтя на обрубках. И две культи – одна длиннее, одна короче. И даже та, что короче, достанет дальше, чем человеческая рука. Но когда в руке меч...

Прыжок твари. Полет твари... Время замерло. Кровосос будто завис в воздухе.

Выброшенные вперед культи норовили захватить и задушить. Белесое тело – придавить. Зубы – загрызть. Прямо через посеребрённую сетку кольчуги и зерцальную пластину. Упырь готов был снова обжечься о белый металл, но – лишь бы глотнуть крови противника. И выпить иную кровь – не остывшую еще, не запекшуюся, щедро расплесканную по камням, истекающую из растерзанной плоти неподвижных тел.

Что это было? Безумное опьянение боя, известное любому воину любого мира? Когда лезешь на вражеское оружие ради того, чтобы дотянуться до ненавистного врага своим? Или, быть может, кровь человека унимает боль и облегчает страдания нечеловека? Этого Всеволод не знал. Он знал только, что в следующий миг будет мертв. Поздно будет потому что что-либо предпринимать.

И прежде чем наступило роковое мгновение, Всеволод сделал то, что еще мог сделать. Лежа на спине, выставил перед собой мечи. Оба клинка остриями вверх. К нападавшему... к падавшему на него упырю.

Тварь сама напоролась на мечи. Клинки вошли в бледную, оказавшуюся неожиданно тяжелой плоть рядом, один подле другого, острие к острию. Там, где у человека солнечное сплетение, вошли.

Рев-вой-хрип. Хр-р-рип...

Всеволод резко развел мечи в стороны. Разрезая, разрывая тварь надвое серебрёным булатом.

И чуть не захлебнулся в хлынувшем сверху черном потоке.

Когда он наконец поднялся, отхаркиваясь, отплевываясь, пошатываясь, упырь еще издыхал. Обеими своими половинами. Вытянутые культи-обрубки колотились о пол пещеры. Ноги сучили по камню. А клыкастая пасть грызла шлем одного из воинов Золтана, попавший под зубы. Шлем был смят. Будто мельничными жерновами. Череп под ним – тоже.

Отвратительное зрелище. Всеволод одним махом отсек голову твари. Голова откатилась.

Глаза упыря тускнели. А зубы еще скрежетали о содранный со шлема кусок бармицы. С налипшим на кольчужную сетку окровавленным пучком волос.

Всеволод с удивлением осмотрел мечи. Странно. Только сейчас, когда бой закончен и есть время уделять внимание малозначащим деталям, он заметил это... Все вокруг заляпано черным, а оба клинка девственно чисты. Словно только что извлечены из ножен. И доспех... На броне – грязь и человеческая кровь, но кровь упыриная не липла туда, где имелась хотя бы малая толика серебра.