Маргарет Уэйс - Сага о копье: Омнибус. Том II Страница 54

Как горы или деревья, она исполняла то же предназначение — обеспечивала убежище. Пламя свечи казалось солнцем, а Карамон — чудовищным великаном.

Тас с опаской обогнул его исполинские башмаки. Заметив уголком глаза какое-то движение, он посмотрел туда и увидел подол белой мантии и обутую в сандалию ногу Пар-Салиана. Не тратя времени даром, Тас стремительно и бесшумно метнулся в другой конец комнаты, который, к счастью, был погружен в тень.

Внезапно Тас остановился. Однажды он уже был в лаборатории мага — именно тогда он неосторожно надел на палец проклятое магическое кольцо, обладавшее способностью телепортации. Кендер хорошо помнил те чудеса и странные видения, которые явились ему в той лаборатории, и поэтому не рискнул пересечь круг, начерченный на полу серебристым порошком. В центре круга лежало тело Крисании, незрячие глаза которой продолжали созерцать пустоту.

Кендер сразу сообразил, что именно в этом круге и совершится волшебство.

Мех на его спине и загривке встал дыбом, и Тас, сиганув в сторону, укрылся за перевернутым ночным горшком. Пар-Салиан остановился у края магического круга. Его, белая мантия испускала странное голубоватое свечение. В руке верховный маг держал некий украшенный драгоценными камнями предмет, который рассылал во все стороны яркие радужные блики. Предмет этот напоминал скипетр, который Тас однажды видел в руках короля Нордмаара, но был гораздо красивее.

Кендер разглядел, что он был не целым, а состоял из отдельных наборных частей, соединенных друг с другом каким-то особенным способом. Тас видел, как некоторые части двигались сами по себе! Вскоре Пар-Салиан, на ощупь складывавший и изгибавший свои скипетр, превратил его в округлый предмет размером не больше яйца. Пробормотав над ним какую-то абракадабру, верховный маг небрежно опустил преобразовавшийся скипетр в карман мантии.

Затем он вдруг оказался внутри серебряного круга, хотя Тас мог поклясться, что маг не сделал ни одного шага. Склонившись над Крисанией, Пар-Салиан протянул руку, и кендеру показалось, что он что-то прячет в складках, ее одежды. Потом маг выпрямился и принялся декламировать заклинания и магические формулы, одновременно взмахивая руками над бесчувственным телом жрицы.

Бросив взгляд в сторону Карамона, кендер увидел его стоящим у границы круга. Выражение его лица показалось Тасу необычным. Карамон странным образом выглядел как человек, очутившийся в незнакомой обстановке, но который при этом чувствует себя на своем месте.

«Еще бы, — подумал Тас, — ведь с самого детства магия соседствовала с ним бок о бок. Возможно, все, что происходит сейчас, напоминает ему о брате».

Пар-Салиан тем временем повернулся к Тасу, и кендер поразился происшедшей с ним перемене. Верховный маг выглядел так, словно несколько прошедших часов состарили его по меньшей мере лет на двадцать. Лицо. Пар-Салиана стало землисто-серым, и он едва не шатался от слабости. Однако, несмотря на это, во всех его движениях читалась неумолимая решимость довести дело до конца. Вот он властно поманил к себе Карамона, и тот, повинуясь, осторожно перешагнул серебряную границу и вступил в круг. Лицо воина было отрешенным, словно он впал в транс.

Карамон встал рядом с телом Крисании, и маг, сунув руку в карман, протянул ему похожий на яйцо предмет. Гигант накрыл его своей ладонью, и несколько мгновений оба стояли неподвижно. Тас видел, как шевелятся губы Карамона, но не мог расслышать ни звука. Впечатление было такое, словно он, стараясь получше запомнить, повторяет про себя некую важную информацию, которую Пар-Салиан передал ему магическим способом.

Наконец губы Карамона замерли, и он взял яйцеобразный предмет в свою руку.

Вслед за этим Пар-Салиан взмахнул рукавами своей мантии, отчего взмыл над полом, точно бабочка. Тас увидел, как белый маг медленно выплыл из волшебного круга и скрылся в темном углу комнаты.

Теперь кендер не мог его видеть, но зато отчетливо слышал его голос.

Пар-Салиан твердил заклинание, и голос его звучал все громче и громче, пока магический круг вдруг не вспыхнул и стена серебристого света не отгородила тело Крисании и неподвижно стоящего Карамона от остального пространства лаборатории. Этот свет был столь ярким, что Тас почувствовал в глазах резь, однако отвернуться он не смел. Пар-Салиан уже почти выкрикивал свои заклинания, так что казалось, будто сами стены лаборатории вторят ему на разные голоса.

Кендер все еще различал за серебристым сиянием световой занавеси Карамона и Крисанию, — округлый предмет воин по-прежнему держал в руке. И-тут произошло нечто такое, отчего Тас ахнул — впрочем, не громче, чем способна ахнуть маленькая мышь. Сквозь серебристую пелену еще можно было разглядеть лабораторию — ту ее часть, что находилась за столбом света, но очертания ее начали странным образом пульсировать и меркнуть, то исчезая, то появляясь вновь. Когда лаборатория пропадала, кендер различал слабые контуры каких-то иных мест! Он видел города, реки и моря, леса, видел размытые лица людей, то проступающие, то вновь заслоненные книжными полками и рабочими столами.

Фигура Карамона, стоявшего внутри этого сияющего светового столба, и тело Крисании у его ног также начали странно мерцать.

Из ослепленных глаз Таса потекли крупные слезы. Они скатывались по его сморщенному мышиному носу и повисали на щетинящихся усах. «Карамона ждет восхитительное приключение! — завистливо подумал он. — Так неужели же он отправится в него без меня!»

Несколько мучительных мгновений Тас боролся с собой. Сознание рассудительным голосом Таниса твердило ему: «Не будь дураком, Тассельхоф! Это Магия с большой буквы! Ты только все перепутаешь и испортишь!» Кендер слышал этот голос, но он звучал все слабее, заглушенный громогласными заклинаниями мага и стоном камней, из которых были сложены стены. Вскоре он и вовсе умолк…

Пар-Салиан так и не услышал постороннего шороха и писка. Сосредоточенный на заклинании, он лишь краем глаза уловил какое-то стремительное движение. Но слишком поздно! Белая мышь выскочила из своего укрытия и мигом порскнула к серебряной занавеси. Сотворив заклятие, Пар-Салиан умолк. Отзвенели и стихли голоса камней. В наступившей тишине верховный маг расслышал тоненький голосок:

— Не бросай меня, Карамон! Ты же пропадешь без меня! Не бросай меня, слышишь!

Мышь ворвалась в пределы магического круга и, оставляя за собой искрящийся серебристый шлейф, устремилась к ногам воина. Потом раздался какой-то тупой стук, и маг увидел, как из круга выкатилось костяное колечко. Внутри светового столба появилась третья фигура. Пар-Салиан вгляделся и в ужасе застонал. В следующее мгновение все трое исчезли в гигантской сияющей воронке, и лаборатория снова погрузилась в темноту.

Пар-Салиан, ноги которого подгибались от усталости и страха, рухнул на каменный пол. Последней мыслью, вспыхнувшей в его мозгу перед тем, как маг потерял сознание, была ужасная мысль о собственной непоправимой ошибке.

Он послал в прошлое кендера!

Книга вторая

Глава 1

Денубис неспешно шел через просторные и светлые залы Храма Всех Богов в Истаре. Мысли его были беспорядочны и рассеянны, а взгляд никак не мог оторваться от затейливой мозаики узорчатого каменного пола. Посторонний наблюдатель, смотрящий на то, как бесцельно шагает он, отдавшись заоблачным грезам, мог бы подумать, что жрец не осознает того, что находится в самом центре мироздания. На самом деле Денубис постоянно помнил об этом; он принадлежал к числу тех людей, кто вряд ли был в состоянии хоть на мгновение отвлечься от столь значительного факта. Даже если бы это случилось, то Король-Жрец не преминул бы напомнить ему об этом своим ежеутренним призывом на молитву.

— Мы центр мироздания, говорил он голосом столь прекрасным, что, вслушиваясь в его музыку, можно было не думать о смысле слов. Истар, возлюбленный град богов, находится в центре мироздания, а наш храм, выстроенный в сердце города, является поэтому средоточием всего сущего. Как кровь, которая расходится из сердца в самые дальние уголки тела, так свет нашего учения и веры, распространяясь из храма, непременно доходит до самого последнего человека на Кринне. Помните об этом, отправляя наши ежедневные службы, ибо вы, кто трудится здесь, любимы богами. Точно так же, как прикосновение к единственной тоненькой нитке сотрясает всю паутину, так и каждое ваше действие, каждый, пусть самый незначительный, поступок будут ведомы всему Кринну.

Подумав об этом, Денубис брезгливо содрогнулся. Он очень не любил, когда Король-Жрец использовал свою излюбленную метафору. Денубис терпеть не мог пауков.

На самом деле он ненавидел не только пауков, но и всех насекомых, в чем, однако, никогда не признавался, — эта тщательно скрываемая слабость изрядно его мучила. Разве не предписывалось ему любить все живые существа, за исключением, естественно, тех, коих во множестве плодила Владычица Тьмы Такхизис? Он мог не любить людоедов, гоблинов, троллей и представителей других изначально враждебных рас, но на пауков это, увы, скорее всего, не распространялось. Одно время он хотел даже спросить об этом умудренных толкователей веры, однако подобный вопрос, несомненно, стал бы темой многочасового философско-этического диспута между праведными сынами, а Денубису почему-то казалось, что вопрос того не стоит. Независимо от результата воображаемого диспута, он был уверен, что вряд ли когда-нибудь сможет возлюбить паучье племя всем сердцем.