Корнелия Функе - Чернильная кровь Страница 54

«Он меня спрятал, — добавила она про себя, — но они меня быстро нашли — Баста и прочие и избили Сажерука до полусмерти».

— А твой муж? Я слышал, он не из наших. — Черные глаза испытующе глядели ей в лицо. Они, похоже, умели высматривать ложь.

— Она говорит, что ее муж — переплетчик, но мы-то знаем… — Двупалый презрительно сплюнул.

— Что вы знаете? — Принц обвел всех взглядом, и они замолкли.

— Он переплетчик! Принесите бумагу, клей и кожу, и он это докажет, как только поправится.

«Не плачь, Реза, — уговаривала она себя. — Ты уже наплакалась за последние дни».

Худой опять залился кашлем.

— Что ж, вы слышали, что сказала гостья. — Черный Принц присел рядом с ней на землю. — Они останутся здесь до прихода Сажерука, и он скажет, правда это или нет. Он объяснит, кто перед нами — безобидный переплетчик или тот разбойник, о котором вы без конца болтаете. Сажерук ведь знаком с твоим мужем?

— Да! — тихо ответила Реза. — Он с ним знаком даже дольше, чем со мной.

Мо повернул голову и тихо прошептал:

— Мегги!

— Мегги? Это тебя так зовут? — Принц отпихнул морду медведя от хлеба, к которому зверь опять потянулся.

— Так зовут нашу дочь.

— У вас есть дочь? Сколько ей лет?

Медведь перекатился на спину и, как собака, подставил брюхо, чтобы его почесали.

— Тринадцать.

— Тринадцать? Почти столько же, сколько дочери Сажерука.

Дочь Сажерука? Он никогда ей не рассказывал, что у него есть дочь.

— Что вы тут столпились? — прикрикнул Принц на остальных. — Принесите лучше свежей воды. Вы что, не видите, как его лихорадит?

Женщины поспешили прочь, радуясь, как показалось Резе, что нашелся предлог уйти из пещеры. Но мужчины по-прежнему не расходились.

— А если это все же он, Принц? — спросил Худой. — Что, если Змееглав узнает о нем раньше, чем Сажерук до нас доберется?

Он так раскашлялся, что схватился рукой за грудь.

— Кто он? Перепел? Чушь! Его, скорее всего, и вовсе нет. Но если бы даже это был он! С каких пор мы выдаем тех, кто на нашей стороне? А если в песнях поется правда, что он защищал ваших женщин и детей…

— Песни не бывают правдой. — Брови у Двупалого были такие черные, словно он накрасил их сажей. — Он, наверное, нисколько не лучше других разбойников с большой дороги, жадный до золота убийца, вот и все…

— Может быть, а может, и нет, — ответил Черный Принц. — Пока я вижу только раненого и женщину, просящую о помощи.

Мужчины молчали. Однако взгляды, которые они бросали на Мо, не стали менее враждебными.

— Убирайтесь отсюда. Поживее! — прикрикнул на них Принц. — Как он может поправиться, когда вы таращитесь на него такими глазами? Или вы думаете, его жене приятно ваше мерзкое общество? Займитесь чем-нибудь полезным, в лагере полно работы.

Они послушались — недовольно побрели к выходу медленными шагами, как люди, не сделавшие дела, за которым пришли.

— Он не Перепел! — прошептала Реза, когда они ушли.

— Наверное, нет! — Принц почесал медведя за круглым ухом. — Но я боюсь, что эти ребята убеждены в обратном. А Змей обещал большую награду за голову Перепела.

— Награду?

Реза посмотрела на выход из пещеры. Двое из тех мужчин все еще стояли у порога.

— Они вернутся, — прошептала она. — И постараются все же унести его.

Но Черный Принц покачал головой:

— Нет, пока я здесь. А я останусь здесь, пока не придет Сажерук. Крапива сказала, что ты отправила ему письмо. Стало быть, он скоро придет сюда и подтвердит, что ты не лжешь. Как ты считаешь?

Женщины вернулись с кувшином воды. Реза смочила полоску ткани и протерла пылающий лоб Мо. Беременная нагнулась и положила ей на колени букетик сухих цветов.

— Вот, — шепнула она, — положи ему на сердце. Это приносит счастье.

Реза погладила сухие цветочные головки.

— Они тебя слушаются, — сказала она, когда женщины ушли. — Почему?

— Потому что выбрали меня своим королем, — ответил Черный Принц. — И потому что я очень метко бросаю нож.

33

ФЕЕСМЕРТНИК

И смотреть на все это издалека:На мужчин и женщин, мужчин, мужчин, женщинИ детей, других и пестрых.

Сажерук сперва не хотел верить Фариду, когда тот стал рассказывать об увиденном и услышанном у Фенолио. Нет, даже этот старик не способен, наверное, на такое безумие — шутить со смертью. Но в тот же день женщины, покупавшие у Роксаны травы, принесли ту же новость: Козимо Прекрасный вернулся из царства мертвых.

— Женщины толкуют, что Белые Женщины так в него влюбились, что в конце концов отпустили назад, — рассказывала Роксана, — а мужчины говорят, что он просто прятался все это время от своей уродины-жены.

«Невероятные истории, — думал Сажерук, — но все же и вполовину не столь невероятные, как правда».

О Брианне женщины ничего не могли рассказать. Сажерук был недоволен, что она все еще в замке. Никто не знал, что может произойти там в ближайшее время. Говорили, что Свистун по-прежнему в Омбре с полдюжиной латников. Остальных Козимо выгнал за городские стены, и они дожидаются там своего господина. Потому что все говорили: Змееглав собирается лично прибыть в Омбру, чтобы взглянуть на восставшего из мертвых правителя. Так запросто он не примирится с тем, что Козимо снова отнял трон у его внука.

— Я сама сяду на лошадь и поеду взглянуть, как у нее дела, — сказала Роксана. — Тебя, наверное, даже во внешние ворота не пропустят. Но ты можешь пока сделать для меня кое-что другое.

Женщины пришли не просто купить трав и посплетничать о Козимо — они принесли заказ от Крапивы. Старуха была сейчас в Омбре из-за двух больных детей с улицы красильщиков. Ей нужен корень феесмертника — опасное лекарство, которое убивает не реже, чем излечивает. Какому бедняге понадобилось это крайнее средство, старуха не сказала.

— Для какого-нибудь раненого в тайном лагере, потому что Крапива хочет вернуться туда сегодня же вечером. И вот еще что… С ней пришел Небесный Плясун, говорит, что у него для тебя письмо, — сказали они Сажеруку.

— Письмо? Мне?

— Да. От какой-то женщины.

Роксана внимательно взглянула на него и пошла в дом за корнем.

— Ты пойдешь в Омбру? — Фарид вырос за спиной у Сажерука так внезапно, что тот вздрогнул.

— Да, а Роксана поскачет в замок, — сказал он. — Поэтому тебе придется остаться здесь и присмотреть за Йеханом.

— А за тобой кто присмотрит?

— За мной?

— Да.

Как мальчишка на него посмотрел — на него и на куницу!

— Чтобы ничего не случилось. — Фарид говорил тихо, и Сажерук с трудом разбирал слова. — Не случилось того, что сказано в книге.

— Ах вот ты о чем.

С какой тревогой этот чудак на него смотрит — как будто он того гляди упадет мертвым. Сажерук с трудом подавил улыбку, хотя речь шла о его смерти.

— Тебе Мегги об этом рассказала?

Фарид кивнул.

— Ну что ж. Забудь об этом, слышишь? Что написано, то написано. Может быть, оно сбудется, а может быть, и нет.

Но Фарид так отчаянно замотал головой, что черные волосы упали ему на лоб.

— Нет! — сказал он. — Оно не сбудется. Клянусь! Клянусь джиннами, которые воют по ночам в пустыне, и духами, пожирающими мертвецов, всем, чего я боюсь.

Сажерук задумчиво посмотрел на него.

— Ты просто сумасшедший, — сказал он. — Но твоя клятва мне нравится. Пожалуй, я оставлю Гвина здесь, а ты приглядишь, чтоб он не сбежал.

Гвину это не понравилось. Он укусил Сажерука за руку, когда тот сажал его на цепь, лязгал зубами, пытаясь ухватить за пальцы, и затявкал еще яростнее, когда Пролаза полез в рюкзак хозяина.

— Ты берешь с собой новую куницу, а старую сажаешь на цепь? — спросила Роксана, возвращаясь с корнем для Крапивы.

— Да. Мне сказали, что Гвин принесет мне несчастье.

— С каких пор ты веришь в такие вещи?

Да, с каких пор?

«С тех пор, как повстречался со стариком, утверждающим, что это он создал тебя и меня», — подумал Сажерук. Гвин все еще злобно фыркал. Сажерук никогда не видел куницу в такой ярости. Он молча отстегнул цепь от ошейника, не обращая внимания на испуганный взгляд Фарида.

Всю дорогу в Омбру Гвин сидел на плече у Фарида, словно желая показать Сажеруку, что он его еще не простил. А стоило Пролазе высунуть нос из рюкзака, Гвин оскаливал зубы и рычал так грозно, что Фарид зажимал ему пасть.

Виселицы перед городскими воротами стояли пустые, лишь два-три ворона сидели на перекладинах. Суд в Омбре пока вершила Уродина, как это было уже и при жизни Жирного Герцога, а она не любила отправлять людей на виселицу. Может быть, потому, что ребенком слишком часто видела болтающихся на веревке людей с синими языками и раздутыми лицами.