Алина Лис - Изнанка свободы Страница 54

Утром прибыл посыльный с письмом. Элвин прочел его вслух за завтраком и помрачнел:

— Не нравится мне это.

— Почему?

— Раньше Иса не интересовалась моими спутницами.

Я не знала, что ответить, потому промолчала. Мне вообще ничего не понятно про него и княгиню. Слухи упорно твердят, что Элвин ее любовник, но как это может быть правдой, если она дозволяет ему появляться на своих балах с другими женщинами?

О княгине Исе говорят, что у нее характер из стали и льда. Неужели она согласна терпеть измены?

Элвин все хмурился, мял письмо, а потом предложил:

— Если не хочешь, не поедем. Представлю вас уже на балу.

Как это «не поедем»? Сам же рассказывал, что власть князя в домене — абсолютна и никто не вправе оспорить его решения.

— Разве так можно?

— Можно. Я не подданный Исы, имею право не подчиниться, — он ухмыльнулся. — Вряд ли она станет изгонять меня за такую мелочь.

— Но она рассердится?

— Безусловно. Ее довольно забавно злить. Главное не переусердствовать.

Я покачала головой:

— Мне бы не хотелось вызвать гнев правительницы.

Это Элвин может позволить себе плевать на желания власть имущих. Я же не владею богатством или могуществом, за мной не стоит сильный род. Сейчас меня защищает только слово хозяина, завтра все может перемениться.

Я не в том положении, чтобы создавать врагов на ровном месте.

— Фи, какая вы скучная, сеньорита.

Может и скучная, но мне тоже хочется познакомиться с княгиней.

Воспоминание об утреннем разговоре уходит — Элвин встал слишком близко, чтобы я могла думать хоть о чем-то. Он наклоняется, принюхивается. Его дыхание ласкает шею чуть ниже мочки уха — прохладный вдох и жаркий выдох.

— Приятные духи.

— Спасибо, мой лорд.

Мои любимые духи — жасмин, жимолость и легкая, едва уловимая нотка сандала. Весна, свежесть и сладость.

От нашей почти-близости сердце пропускает удар, а потом начинает колотиться, как испуганная птица о прутья клетки. От Элвина тоже пахнет духами — бергамот, ветивер и мускус мешаются с его собственным запахом.

Снова вкрадчивый шепот, дразнящая ласка одним дыханием, без прикосновений:

— Вам потрясающе идет ошейник, сеньорита.

Идет? Ошейник?

Вскидываю голову, чтобы возмутиться и натыкаюсь на восхищенный, вожделеющий взгляд.

— Ты смеешься надо мной?

— Не в этот раз, — от хрипотцы в его голосе по телу бегут мурашки.

Губы обжигают запястье, и ноги становятся совсем ватными. Я отстраняюсь, с трудом удерживая возбужденный вздох.

— Нам ведь надо ехать?

Он мрачнеет:

— Надо.

На выходе я ловлю наше отражение в большом зеркале. Мы хорошо смотримся рядом — алое с темно-синим. Элвин и на балу остался верен себе — камзол простой, без излишней отделки и золотого шитья. Почти траурный цвет странным образом добавляет ему элегантности, а покрой чем-то неуловимо напоминает о военной форме. Только фактура изысканной ткани намекает, что это праздничный наряд. Кружево батистовой рубашки выглядывает из-под рукавов и воротника, платок на шее повязан намеренно небрежно. Надо признать, Элвину идет этот минимализм. Костюм подчеркивает широкие плечи, тонкую талию. Орландо Мерчанти тратил много денег на дорогих портных, но в своих вычурных нарядах не смотрелся и вполовину так импозантно, как мой хозяин.

А может все дело в том, как он держится. Наверное, он бы и в нищенских лохмотьях выглядел не сильно хуже.

— А ты пригласишь меня на танец?

Он опускает плащ мне на плечи:

— Подумаю, если будешь себя хорошо вести. И никаких котильонов.

— Почему? — я обиженно надуваю губы.

— Потому, что котильон с неумехой — зрелище, исполненное тоски и уныния, а от моих уроков ты отказалась.

Стоит мне увидеть княгиню Ису, как мое прекрасное настроение и довольство собой меркнут безвозвратно.

Если зеркала рассказали мне сегодня, что я — хороша, то княгиня — идеальна. Совершенна в каждой своей черте — безупречность мраморного лица, чем-то неуловимо нечеловеческого и оттого еще более прекрасного, изящество фигуры — мне никогда не быть такой миниатюрной, грация походки, царственная выверенность движений…

Рядом с Исой я чувствую себя толстой сиволапой мужичкой, уже не знаю куда деть руки и стыдно за ногти — я обрезала и подпиливала их сама, а без опыта разве сделаешь хорошо?

И уже совсем не важно, какое на княгине платье, хоть оно и похоже на произведение искусства: ожившее инеистое кружево, что застывает на стеклах в морозный день, стелется паутинкой поверх текучего мерцающего шелка. Струящееся, легкое — никаких каркасных юбок и громоздких лифов, оно обнимает Ису — грациозную, тонкокостную, гибкую, как ивовый прут. Спина непристойно обнажена, но распущенные волосы гладкие, как полотно, прикрывают ее шелковой волной. В прядях пляшут колкие серебристые искорки…

И вся она, как изысканная статуэтка из белого и голубого льда. Так красива, что почти больно смотреть. Как на солнце.

Элвин никогда не говорил, что княгиня Иса такая…

Я стою, живо переживая свое унижение, а она, и не заметив, как мимоходом уничтожила меня, ласково улыбается моему хозяину.

— Лорд-Страж.

— Княгиня, — Элвин склоняется над ее рукой и в улыбках, которыми обмениваются эти двое, мне видится то умение безупречно понять другого без слов, что приходит после долгих лет знакомства.

О да! Элвин ведь бессмертен. Как и фэйри…

— Представь мне это милое дитя.

— Франческа Рино — мой фамильяр.

По знаку своего хозяина я подхожу, чтобы присесть в глубоком поклоне почтения.

— Это огромная честь для меня, ваше высочество.

— Наслышана, — ее голос, — позвякивание льдинок в кронах деревьев зимой и пение ветра за окном метельной ночью. Хрустальный, нежный, но за этой нежностью читается сила. — Рада, что лорд-Страж наконец решился взять тебя ко двору, девочка. Мне уже стало интересно, что за сокровище он так тщательно скрывает от нас.

— Лорд-Страж просто и подумать не мог, что его фамильяр будет интересен княгине.

Мне кажется, или за этим вроде бы невинными вежливыми фразами и впрямь таится второй смысл?

— Сделать из человека фамильяра, — правительница улыбается и с материнской укоризной качает головой. — Так самокритично. Даже моему брату не хватило бы презрения к людям для подобного поступка.

Я бледнею от скрытого в ее словах намека, но Элвин на секунду сжимает мою руку, как бы говоря «Не смей встревать».