Юлия Кулинченко - От топота копыт [СИ] Страница 54

На заднем дворе обосновалась настоящая ожившая сказка. Я замерла от восторга, увидев эту мечту любого ребенка. Приоткрытый сундук, доверху наполненный разномастными куклами, кованые сборные качельки с ярким покрывалом, куча деревянных расписных игрушек рассыпанных по земле. Посреди этого великолепия пышный, не иначе как с Кованского халифита, ковер, с грудой подушек и восседающая на них белокурая девчушка. Малышка увлеченно ревела и колотила о подушки уже растрепанную совсем рыжекосую куклу.

Мужик всплеснул руками и засюсюкал, с явно не свойственной ему нежностью:

– Матичка, ну не плачь, хорошая наша. Я тебе сказочницу смотри, какую привел!

Девчонка как-то особо яростно вхлипнула, подняла зареванное личико и, просияв, восторженно протянула:

– Лоса-а-дка

Я мысленно застонала…

Ветер носил по двору мелкую пыль, засыпая отпечатки копыт. Я вздыхала и ругалась про себя, стараясь не завыть от усталости. То ведь еще удовольствие, ходить по двору, когда на твоей спине со счастливыми воплями кружится увесистая юла, за которой внимательно следит пятерка вооруженнных стражей. Причем от любой помощи со стороны дядьки Матичка, в форме истерики, отказалась, заставляя меня резко закидывать руки за спину и судорожно замирать при каждом своем подскоке. Бородатый покашливая и внимательно прищурившись топтался у забора, изредка исподтишка показывая мне кулак, мол только не доследи, попробуй. Передняя правая разнылась и я уже кривилась от боли, стараясь не спотыкаться, когда раздался властный мужской голос:

– Матисия, все, хватит, накаталась!

Глава 24

Девчонка, радостно взвизгнув, моментально скользнула на землю. Я чуть не поседела. Под дружный восклик ужаса, в последний момент успела перехватить непоседу и осторожно поставить на ноги. Матисия, ничуть не волнуясь о том, что только что могла разбиться, с счастливым воплем: «Тятенька» бросилась к высокому мужчине. Тот подхватил девчонку, со счастливым вздохом прижал к себе и, отдав на руки подбежавшей девице, повернулся к чернобородому:

-Ты кому ребенка доверил, Свиев засланец? Первой попавшейся? Ветров благодари, что обошлось все.

Бородач тушевался и мямлил что-то маловразумительное, а я осторожно рассматривала князя. Высокий худощавый мужчина со светло-русыми волосами и короткой бородкой, отличался какой-то особой статью и манерой держаться. Власть и сила немалая сразу в человеке чувствуется. Ведь, вроде и голоса не повысил и ничего страшного не сказал, а проскальзывает в словах острая оружейная сталь и хочется сжаться в комочек под тяжелым взглядом серых глаз.

Улизнуть бы осторожно, пока до меня дело не дошло, да некуда. Дружинников во дворе прибавилось, ишь, как зыркают внимательно. Да и Грая что-то не видать. Только вот у забора отирался и вдруг как ветром унесло. А без него куда же бежать-то?

– Беда! Князь-батюшка! Беда-то какая!

Давешняя девка, что малышку со двора забирала, заливаясь слезами бросилась под ноги князю. Мужчина резко обернулся. Подхватил девицу и словно куклу встряхнул, приводя в себя.

– Что! Говори быстро! С дочкой что-то?

– Не-е-е-ет…. Беда … – выкрикнула та и зашлась в глупом истерическом хохоте.

Князь коротко крикнул, посылая дружинников проверить двор и глянуть с кем неладно. Кое-как приведя девку в чувство, продираясь сквозь бессвязное лопотание, выяснил что что-то с нянькой и кинулся к постоялому дому. Я, не задумываясь, скакнула следом, задерживать меня ни кто не стал. На крыльце заламывая руки уже толкались две женщины и толстенький крепкий мужичок. Судя по засаленному фартуку не то повар, не то хозяин двора и корчмы, непрестанно причитающий:

– Ой, Ветробоже милостивый, да что это такое деется-то!

Отодвинув народ с крыльца, князь в сопровождении двух дружинников вошел в дом. Я бесцеремонно ринулась за угол и прижалась носом к мутноватому стеклу. Рама оказалась приоткрыта, позволяя слышать происходящее в комнате. На кровати лежала полная темноволосая женщина. Рядом на стульчике, держа ее за руку, сидел бородатый старик, судя по разложенным у кровати склянками и пучкам трав, княжий знахарь. На лице мужчины застыло выражение обреченного ужаса. Хлопнула дверь в комнате. Старик приподнял голову и бросил вошедшему князю лишь одно слово.

– Ледяница…

Я в ужасе отпрянула от окна. В воздухе, словно, сразу запахло смолой и горячим пожарищем. В глубине души поселился ноющий ужас и обреченное спокойствие. Обреченное, потому как бежать уже некуда да и незачем. Появившаяся сразу после 'Не начавшейся' войны болезнь, чуть было не выкосила половину Каврии. Выползшую из мертвых земель заразу, удалось тогда остановить только совместными усилиями оставшихся столичных магов и благодаря бесстрашию и решительности свободных князей. Целые деревни выжигались дотла, лишь бы не пустить болезнь дальше, а любое подозрение на заразу каралось немедленной смертью с дальнейшим сожжением тела. Начиналось все с легкой сыпи на руках и шее, которая через несколько часов превращалась в мокнущие зудящие пузыри на коже, и человек начинал мерзнуть от нестерпимого внутреннего холода. После этого, заразившийся переставал реагировать на окружающую действительность, конечности постепенно деревенели, леденели, и больной в считанные часы угасал. Передавалась зараза с быстротой ветра. И если есть в селении хоть один больной, то через пару дней почти наверняка все слягут.

Князь распахнул дверь во двор, отдал несколько коротких приказов, у ворот засуетились дружинники, задвигая в пазы тяжелый засов и отрезая путь наружу. Через пару минут, над оградой поднялась белая тряпка с намалеванным красным крестом, знаком опасной болезни.

Я топталась у крыльца, все еще не веря, что наше с Граем путешествие так бесславно закончилось. Еще пару дней и останутся на постоялом дворе только мертвые тела да воронье, которое никакая зараза не берет. А потом разглядит кто-нибудь из проезжающих флаг над оградой, и полыхнут корчма и домики ярким пламенем, выжигая остатки болезни. Если раньше бочку смолы под забор не прикатят, пока мы еще живы тут.

Весть о ледянице быстро распространилась по постоялому подворью. Надо отдать должное княжьей свите, слез и паники не было. Может потому, что в предгорьях и не таких страстей насмотришься, а может в силу выучки мужчины держались беспристрастно, да и женщины, изредка из-под тишка смахивая слезы, старались не выказывать страха. У кромки Ледяных гор, в вольных княжествах, женщины издревле считались воинами, если не наравне с мужчинами, то очень близко к оным.