Чигиринская Ольга - Дело земли Страница 54

Правда, потом пошли разговоры, что Минамото между собой как псы. Пошли, как подозревал Хиромаса, не без участия Тайра, которым было обидно делить влияние с другим воинским родом. Хотя кто бы говорил — не Масакадо ли зарезал родного брата, отца Садамори?[87] И не Садамори ли хотел вскрыть живот своей невестке, когда ему сказали, что снадобье из нерожденного дитяти может излечить его от раны? Может быть Минамото и грызутся между собой, но едят они друг друга все же меньше прочих. Что и делает их опасными — и навлекает на них опасность.

И то, что происходит сейчас — это только начало партии, которая продолжится и сегодня, и завтра. Можно прогнать призрака, убить ночного кровопийцу, изгнать богиню — все это делалось, все это доступно человеку. Но как изменить русло реки? И можно ли его изменить, не навредив всем?

…Показалось или нет? Повеяло холодом — и словно туман над полом завивается… Хиромаса осторожно раздвинул сёдзи, глянул вниз, на дремлющих фрейлин, и негромко, но сурово потребовал:

— Еще огня!

Это поможет — и если померещилось, и если не померещилось. Они не любят живого огня. А люди — любят. Это способ бороться с холодом, с туманом, со страхом.

Фрейлины подхватились, засуетились — а это были знатные дамы, одетые как подобает знатным дамам, прислуживающим Государю — и потому суетились они медленно. Многослойные одежды, волочащиеся по полу шаровары и концы длинных волос… Хиромаса ощутил раздражение. Почему нельзя держать дополнительные свечи где-нибудь поблизости?

Провожая взглядом фрейлину, он утвердился в своих подозрениях: тоненькие струйки тумана вились за ее шлейфом.

Садамицу остался в каморке хозяина в помещении стражи — потому что господин Тада-Мандзю недвусмысленно намекнул, что слугам на этом празднике делать нечего. Что ж, решил он — может быть, удастся выследить куродо, который носит господину письма.

Мальчик — как раз из тех, кого любят брать на такие должности в хорошие дома: миловидный, бойкий, однако умеет и двигаться, и говорить как положено. И скорее всего, вовсе не так безобиден, как кажется. Записки подает как следует, обеими руками, и скрыть, что обладатель рук умеет стрелять из лука — довольно сложно.

Вот только есть еще одно, что можно легко спрятать от глаз большинства мужчин, ибо эти глаза невнимательны, но трудно — от человека, выросшего на женской половине… Длинные женские хакама, концы которых волочатся за хозяйкой по земле, приучают женщин к особой скользящей походке. Такая походка нередка и у вельмож, носящих хакама по-женски. Но мальчику-куродо привыкнуть к ней было негде — ему до звания, позволяющего носить такую одежду, еще расти и расти.

Садамицу, принимая письмо, схватил «юношу» за тонкое запястье и спросил:

— Кто ты? Зачем переоделась мужчиной?

«Куродо» рванулся из захвата, да не просто с неженской силой, а еще и умело — для своего возраста. Училась вместе с братьями? Или родители по какой-то причине были вынуждены некоторое время выдавать девочку за мальчика, как родня Садамицу — мальчика за девочку?

— Как вы смеете! Даже мужлан из провинции не может быть достаточно глуп и груб, чтобы говорить такие вещи! — в голосе возмущение, а не страх, и звук вверх не уходит. Если это она писала те стихи и если она хорошего рода — то может быть, господину повезло, что его первое послание попало не в те руки.

— Если вы поднимете шум, худо придется вам, а не мне, — прошептал Садамицу. Вместо ответа девица ударила его коленом в то самое место, которое является средоточием начала света и зовется «солнечной частью».

Усуи охнул сквозь зубы, но хватки не разжал — а напротив, со всей яростью рванул девицу на себя и втянул в каморку.

— Бестолковая, — прошипел он, подставляя брыкающимся пяткам закаленные мышцы ног и одновременно зажимая ей рот. — Я не поступлю бесчестно с той, в кого влюблен мой господин, пойми наконец!

— М-б-н? — промычала девица ему в ладонь — и, перестав брыкаться, затихла. Садамицу рискнул разжать руки.

— Влюблен? — повторила девица.

— Да, — Садамицу с удовольствием опустился на циновки.

— Я пропала, — девушка в ужасе бессильно опустилась напротив, — если он узнает, что я, переодевшись мужчиной, носила ему письма сама, как последняя прислужница…

— Он будет восхищен смелостью и изобретательностью своей избранницы. Господин Минамото — из воинского рода и далеко не во всем считает нужным перенимать обычаи кугэ.

— Но вы не выдадите меня? — девушка повела плечами.

— Должен бы, — грустно сказал Садамицу, — но нет, не выдам. Только он ведь и сам поймет. Лучше бы вы ему открылись.

Туман густел, и принесенные свечи не помогали, хотя прислужницы уставили ими государеву спальню так, что еще чуть-чуть — и невозможно станет пройти, не подпалив рукава или того хуже — не опрокинув светильника.

— Сырость-то какая… — произнесла одна из фрейлин. — И как холодно…

Вторая ничего не сказала — но ее губы заметно дрожали. И не только от холода.

— Можете идти, — сказал Хиромаса.

Если этот туман неспроста, у себя фрейлины будут в большей безопасности. А если призрак подпалит рукава, то сам и виноват. Непочтительность наказуема.

Призрак оказался хитрее.

Когда туман поднялся на сяку от пола — свечи, расставленные на полу, начали гаснуть одна за другой.

Ну что ж. Поднимем несколько свечек повыше. А в остальном — железо не хуже огня.

Государь заворочался и застонал под одеялами. Туман плескался уже вровень с его постелью, приподнятой над полом.

— Хиромаса! — вдруг окликнул он. — Хиромаса!

— Я здесь, повелитель, — Хиромаса низко поклонился, потом выпрямился во весь рост.

— Мне страшно!

— Не бойтесь. Вам ли, потомку Солнца, пугаться созданий ночи?

— Такой туман! И так холодно!

Хиромаса почувствовал вдруг, как в его сердце проникает страх. Как живот пропитывается ужасом, подобно ткани, вбирающей в себя туманную влагу.

— Не отсырела бы тетива, — сказал он вслух и, достав шелковый провощенный шнур из рукава, натянул его на лук-оюми.

Выбирая лук на эту ночь, Хиромаса колебался между оюми и коюми. Второй, конечно, был предпочтительней, если нужно преследовать врага. Но, с другой стороны, Хиромаса прекрасно понимал, что ему уже не двадцать и даже не тридцать. Гоняться за оборотнем он не собирался — судя по рассказам Райко, тут требовалась прыть, превосходящая человеческую. Стало быть, его нужно убивать, валить на месте — а для этого коюми требует такого натяжения, на какое он, возможно, уже не способен. Что ж, если преследовать он не сможет — лучше брать большой лук и длинные тяжелые стрелы — какими при известной удаче и голову оторвать можно.