Инна Сударева - Судья Королевского дома Страница 55

В ответ на эти слова Тимбер кинулся на него. Но Король, опередив бросившихся вперед капитана и Элиаса, встретил его сокрушительным ударом кулака в плечо. Тимбера от этого резко прокрутило вокруг оси, и, вновь оказавшись лицом к Фредерику, он ощутил на своем кадыке острый холод стали.

— Спокойно, — предупредил Фредерик, на вытянутой руке держа меч.

Тимбер судорожно сглотнул.

— У тебя ведь есть мать, — сказал Фредерик. — Она там, далеко, плачет о тебе, ждет тебя. Как думаешь, она сильно расстроится, если ты умрешь?

Бастард молчал, глядя в сторону. Он лишь поймал себя на том, что действительно сейчас вспомнил о матери. Она ведь осталась совсем одна, если не считать тупого горбуна-работника, который больше походил на домашнюю скотину, чем на человека.

— Ну, — напомнил о себе Фредерик. — Вот видишь, у тебя есть для чего жить. Зачем же ставить на карту свою жизнь?

Так как Тимбер все не отвечал, Король-Судья ударил его мечом плашмя по шее, заставив упасть, и молвил сверху:

— Возвращайся на свою мельницу и больше никогда не забывай о том, что ты мельник. В дела государства тебе не следует вмешиваться.

И он вернул меч в ножны за спиной.

Тимбер осмелился взглянуть на Фредерика и встретился взглядом с его глазами, что смотрели как-то полунасмешливо-полусочувственно.

— Выйдите все — оставьте меня и господина Тимбера одних, — приказал Король.

— Но государь, — подал голос капитан Барт.

— Я сказал! — рявкнул Фредерик, и все поспешили выйти.

Он повернулся к Тимберу, который так и сидел, скрючившись, на земле.

— Поднимись, юноша, — сказал Фредерик (бастарду было ведь всего 20 лет). — Я скажу тебе то, чего никому еще не говорил.

Тимбер повиновался.

— Ты думаешь, когда я увидел смерть Конрада, я возликовал? — начал Фредерик. — Ты думаешь, я хотел его смерти?.. В три года я потерял отца, и мне было мало лет, чтобы понять, как велика эта утрата. В десять лет я похоронил мать. И мне было очень больно, хотя до этого я почти не видел ее, не общался с ней. С пяти лет я жил в замке Конрада. Он заботился, растил, обучал меня всему. Не поверишь, но, кажется, он любил меня. А я любил его. Мы ведь в самом деле были как отец и сын. Я до сих пор спрашиваю себя: неужели он до такой степени мог быть лицемерным... И я не верю этому... Просто потом, когда я вырос, я, видимо, стал сильно напоминать ему своего родного отца — Судью Гарета... Знаешь, каково это — быть преданным своим отцом? Ведь Конрад стал моим отцом, и не знаю, за что он причинил мне такую боль, предав меня... Но я и тогда не хотел его смерти — он сам нашел ее. И, погибнув, он опять сделал мне больно, очень больно — потеряв его, я вновь потерял отца, но теперь я уже все понимал... Я хотел всего лишь справедливости, а не его крови... И скажи мне, Тимбер, кому я должен мстить за все те потери, которыми полна моя жизнь? А ведь это еще не все они... Мне тоже собирать армию и куда-нибудь наступать?

Бастард молчал — он не ожидал таких откровений.

— Я говорю тебе все это, потому что вижу в тебе себя, полного жажды справедливой мести. Видишь, к чему она привела — желая отомстить убийце моего отца, я погубил того, кто заменил мне его. И от этого, поверь, моя голова и грудь готовы разорваться. Я никогда не думал, что все так закрутится... Поэтому, возвращайся в свой дом и береги себя и тех, кто тебе близок.

Не ожидая ответа, Фредерик позвал капитана Барта:

— Дайте ему коня и провизии на обратную дорогу — он едет домой. Да, и пусть его сопровождают трое конных воинов — для его же безопасности. — Потом вновь глянул на Тимбера: — Что на это скажешь?

— Я еду домой, — глухо ответил бастард. — Я всего лишь мельник.

— Объявите войскам мою волю, сэр Барт, — сказал Фредерик. — Мы возвращаемся в Белый Город. Воинство северян должно быть распущено — пусть также отправляются по домам, но на этот раз без грабежей и мародерства — мои люди строго за этим проследят. Пленные бароны едут со мной в столицу — там решим кое-какие вопросы.

Капитан поклонился и вышел вместе с Тимбером.

Фредерик, оставшись один, прерывисто вздохнул и провел рукой по лбу. Он устал почти так же, как после той пятидневной беспрерывной скачки. Видимо, девяти часов сна, в который он провалился, едва добравшись до кровати, не хватило — сейчас молодой человек вновь чувствовал противную слабость в теле и легкий звон в ушах. А откровенный разговор с Тимбером испортил ему настроение: вновь заставил вспомнить о прошедших малоприятных событиях. Он ведь умолчал о такой значимой потере, как Кора, но девушка с роскошными огненными косами теперь стояла у него перед глазами, и сердце защемило тоской.

— Да, слишком много печальных историй в моей жизни, — пробормотал Фредерик те слова, что сказал ему как-то Элиас.

Тут он заставил себя взбодриться, согнал с лица тревожное облако и вышел из шатра. Войска приветствовали его стройными возгласами и бряцанием оружия — их Король победил, не пролив и капли крови. Такое простым воинам казалось чудом. И Фредерик подумал, что теперь они все готовы идти за ним и в огонь и в воду. Это приподняло ему настроение. «По крайней мере, король из меня пока что неплохой», — сказал он сам себе, садясь на коня, которого ему подвел Элиас.

Юноша преданно смотрел на Фредерика. То, как он справился с такой огромной проблемой, как угроза гражданской войны, вызвало у Элиаса, как и у всех остальных, благоговейный трепет перед особой Короля. Придержав Фредерику стремя, гвардеец поспешил сесть на своего коня и высоко поднял Королевский штандарт.

— В столицу, господа, — коротко сказал Фредерик, надел поданный сэром Бартом шлем, и пришпорил коня.

И к трем часам дня почти все войско снялось с позиций и последовало к Белому Городу, а на следующий день столица встречала Фредерика и его воинов громкими звуками труб и барабанов, ликующими криками, охапками разноцветных лент и бумажных за неимением живых цветов (было всего лишь начало марта-месяца). Горожане щедро сыпали их на головы проезжавших по улицам рыцарей и шедших солдат. Фредерик ехал впереди и принимал на себя первую самую сильную волну ликования: копыта его коня тонули в охапках лент и цветов, встречные девушки хохотушки вплетали в гриву лошади золотистые шнуры, ему самому повязывали на руку свои шарфы и не забывали вспрыгивать на стремя и целовать в щеки, щебеча «Наш Король — самый красивый, самый добрый». Отовсюду неслось «Слава! Слава Королю-миротворцу!»

На какое-то мгновение Фредерик забыл обо всех неприятностях и бедах — к нему текла волна почитания и любви, и голова кружилась от всех этих глаз, что с обожанием и преданностью смотрели на него, от всех этих возгласов и разноцветного мелькания. «Все это в твою честь, — говорил он сам себе, — в твою честь, Судья Фредерик, Король Фредерик... Ты заслужил это — ты все делал правильно. Твой отец был бы тобой доволен...»