Олег Говда - Воин. Возвращение Страница 56

— Сейчас, командир! Сейчас! — исцеленный боец с легкостью подхватил мои сто килограмм на руки и, провожаемый изумленным взглядом всех остальных, бегом помчался в деревню. — Сейчас… Все будет… И мед, и молоко, и все что хочешь… Родной ты мой…

По всей вероятности, столь нежные комплименты из уст мужчины, оказались для моего утомленного тела и сознания запредельной нагрузкой. А потому я благополучно скользнул в беспамятство.

Мудрецы в шутку утверждают, что женщины счастливее мужчин, потому, что чаще видят звезды. Изречение скорее пошлое, чем умное, но рациональное зерно в нем содержится. Именно там — в сверкающей звездами, невообразимой дали — определяется судьба не только отдельных людей, но и всего человечества. И очень даже возможно, что милость богов могла быть гораздо щедрее, а — козни куда милосерднее, если б небожители постоянно ощущали на себе наш изучающий и пристальный взгляд.

Вот и сейчас, там — куда, как многие верят, отправляются праведные души, в месте — где нет ни зла, ни насилия, где не имеет физического измерения время и едино пространство… Одним словом, где-то в Обители Богов — происходят события, в результате которых, как надеются те же мудрецы, должна родиться истина. Хотя, скептически настроенные и отягощенные жизненным опытом предыдущих поколений, историки доказывают, что более вероятным итогом окажется — драка. А что? Боги созданы по нашему образу и подобию, а значит — ничто человеческое им не чуждо.

В комнате, до мелочей повторявшую своим видом традиционную горницу в типовом охотничьем домике (если не обращать внимания на то, что дальние стены и потолок исчезают в пространстве), в удобном мягком кресле, своими габаритами вплотную приближающемся к семейству диванов, придвинув ноги к решётке камина, сидел осанистый, крупный господин. Того расплывчатого возраста, когда с первого взгляда ясно, что мужчине уже далеко за пятьдесят, но, как не приглядывайся — определить насколько далеко, практически нереально. Слишком много противоречий вызывал его облик. Всё ещё пышная, но совершенно седая шевелюра указывала на вполне почтенный возраст, но — аккуратно подстриженные, густые рыжеватые усы и короткая борода сразу отнимали у этой цифры пяток-другой лет. Печальные и умные глаза говорили о большом жизненном опыте, зато рельефа упругих мышц, отчетливо бугрившихся под свободной рубахой, не постыдился бы и молодой атлет.

Из-под прикрытых век господин неотрывно глядел на весело играющий огонь в камине и внимательно слушал своего собеседника.

В отличие от него, второй мужчина выглядел молодо. Высокий, худощавый. Даже слишком… Но, это не была худоба человека, изможденного болезнью или телесной немощью, благоприобретенной с годами длительного освоения перечня проб и ошибок предков, именуемого наукой, а скорее — изящество танцовщика или легкоатлета. А длинные тёмные волосы придавали его бледному лицу черты благородного аскетизма.

— Извини, отец, но я не понимаю тебя, — горячился он. — Сколько тысячелетий прошло с тех пор, как им, буквально на пальцах, объяснили: что и как нужно делать, чтобы достичь необходимого результата — и каков итог? — Он красноречиво развел руками. — За это время люди научились летать в космос, опускаться на дно океана, убивать миллионами себе подобных, а в ожидаемом направлении не продвинулись даже на шаг. Больше того — сегодня человечество оказалось значительно дальше от, зафиксированной лично мною, исходной точки. Ты понимаешь, отец, что это значит? Развитие людей движется по отрицательному вектору! А вы с дедом спокойно созерцаете эту картину всеобщей деградации и морального разложения и ничего не предпринимаете. Извини, но я с вами не согласен… — молодой мужчина сделал быстрое движение рукой и вынул из воздуха полный фужер, к которому тотчас припал губами. — Еще раз прошу прощения, но такое бездействие преступно! Мы не вправе рисковать всем Мирозданием, потакая прихотям всего лишь одного из видов. Пусть и разумного…

— Наверно… — седой мужчина, именуемый отцом, отвечал медленно, будто каждое слово он сперва взвешивал, рассматривал со всех сторон, и только окончательно оценив, нехотя отпускал на волю. — Ты молод, а, следовательно — логичен, безапелляционен и… прав. Но, как всякое совершенство, Эммануил, твоя речь не имеет ничего общего с реальной жизнью. Знаешь в чем различие между умом и мудростью?

Сын удивленно приподнял брови.

— А разве это не синонимы?

Отец слегка улыбнулся.

— Ум можно развивать и тренировать, опираясь на знания, позаимствованные у других, а мудрость приходит только с опытом. Заметь — лично приобретённым.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты умён, Эммануил. Возможно, даже умнее меня в твои годы, ибо изучил еще и мои ошибки. И всё же собираешься совершить ту же глупость, что и мы с дедом. Где же тут мудрость? Какой смысл еще и в третий раз делать то, что дважды не приносило ожидаемого результата. Разве не целесообразнее и умнее попытаться найти иной путь?

— Но ведь вы даже не ищете! Вы просто ждёте: чем всё закончиться?

— Вариант спонтанности, уже отличается от внесения корректировок. Но ты не прав — я думаю…

— Третье тысячелетие?!

— Для Мироздания, время не имеет значения. Важно найти просчет, понять — где засбоило… А исправить её — чего уж проще?

Рядом с первым креслом в воздухе свилось и загустело туманное облако, уютно укутывающее старенькое плетеное кресло-качалку и восседавшего на нем благообразного и совершенно прозрачного старика.

— Благословенны будьте, дети мои, — торжественно прогудел призрак, окутываясь при этом в дым, как в пелерину, благоухая традиционной лавандой. — Все бунтуешь, Эммануил?

— А ты, опять подслушиваем, дедуля? — Сын плюхнулся на ближайший стул. — Ни один разговор без тебя не обойдется!

— Очень надо, — фыркнул Святой Дух. — Не забывай, что боги, по определению, всеведущи и вездесущи. Поэтому, естественно, что я в курсе вашей дискуссии, и так же естественно — принимаю в ней непосредственное участие. Тем более, что первая ошибка, о которой упоминал твой отец, была совершена мной. В опровержение, так сказать, тезиса о непогрешимости…

При этом Дух столь неподдельно опечалился, что даже окутывающая его дымка уплотнилась и запахла хризантемами.

— Кто ж мог предположить, — промолвил Отец, — что люди, изгнанные из Рая, так обрадуются своей неограниченной свободе и столь интенсивно станут плодиться и осваивать новые блага, что совершенно забудут о своём главном предназначении.