Ник Перумов - Дочь некроманта Страница 56

Лишь считаные единицы воинов Храма могли пережить трансформу.

Тихо. Темно. Никого нет. Где же зомби, где слуги Врага, почему они не прикончили ее, когда была такая прекрасная возможность?! Ниакрис не привыкла верить в счастливые случайности, равно как и в роковые совпадения. За всем стоит или твое умение, или же не-умение, и ничего больше.

— Ниакрис! — раздался откуда-то сверху сдавленный знакомый голос. Она вскинула голову — через узкую щель в расколотой стене отчаянно пытался протиснуться ее монашек.

Жив! Но как? Где отсиделся, как отбился?..

Монашек проскользнул наконец сквозь разлом, оставляя на острых гранях обрывки своей рясы, шмыгнул носом, сплюнул и встал рядом с Ниакрис. Особенных ран на нем видно не было — только серая «кровь» зомби. Значит, все-таки тоже дрался…

— Видел, как ты шла, — сообщил монашек, переводя дух и озираясь по сторонам, хотя в царившем вокруг полумраке много было не разглядеть, если только не прибегать к магии. — Ничего не могу сказать… великолепно. Гномов жаль, конечно… ты бы могла их спасти…

— Чем скорее я прикончу Врага, тем больше гномов спасу по-настоящему, — бросила Ниакрис. Она наконец-то смогла отдышаться.

За завалом послышались глухие удары — похоже, зомби вознамерились проложить себе дорогу через воздвигшуюся у них на пути баррикаду.

— Идем, — Ниакрис схватила монаха за руку.

— Да куда тебе, после перекидывания едва на ногах стоишь! — всполошился монашек.

— М-молчи, — зарычала Ниакрис не хуже настоящей тигрицы. — Говорю — идем, значит, идем. Я знаю, что делаю…

— Что делаешь, что делаешь — себя убиваешь, — встопорщился монах. — Глупости это все, пони…

— Идем, — потянула Ниакрис за собой монаха. — Рассказ о своем чудесном спасении можешь отложить на потом. Все прочие словеса тоже. Если там и в самом деле гномы гибнут — надо торопиться, а то и впрямь спасать некого будет.

— Кто б против слово говорил, — буркнул монах. — Идем…

Винтовая лестница круто уходила вверх. Ниакрис сделала шаг, другой и внезапно покачнулась от слабости, так что ей даже пришлось опереться рукой о стену.

— Эй, что с тобой? — встревожился монашек. — Ранили, что ли?

Ниакрис отрицающе покачала головой. Нет, на ней не было и царапины. Она не растратила магических сил, она, казалось бы, птицей должна взлететь по этой треклятой лестице — а вместо этого она замерла, и руки дрожат, и ноги подкашиваются, и нет сил одолеть эту постыдную дрожь, и кажется — хватило бы храбрости, так просто перерезала себе сейчас горло, потому что ожидающий ее конец ужаснее всего, что способно представить слабое человеческое воображение. Даже если она сразит Врага — ей самой не миновать гибели. И притом такой, что участи растерзанных «зомбями» гномов можно только позавидовать.

Монах осторожно коснулся ее лба. Ладонь оказалась сухой и лихорадочно горячей, но зато накатившую дурноту и слабость словно ветром сдуло.

— Идем, — она оттолкнулась от стены.

Мрак послушно отступил — монах, не мудрствуя лукаво, зажег «светляка» — маленький горящий шарик, что парил прямо над их головами.

Лестница была очень узкая и крутая — на такой удобно держать оборону. Идти по ней можно было только поодиночке.

— Погоди, дай мне первым, — сунулся вперед монашек.

Ниакрис молча отстранила его со своего пути.

Ступени. Самые обычные каменные ступени. И ни стражи, ни решеток, ни ловушек.

Она сделал первый шаг.

И перед глазами тотчас встал убитый ею когда-то поури, самый первый из длинного ряда тех, кому суждено было пасть от ее руки, — тот самый поури, которого Ниакрис убила ради плошки с дурнопахнущей кашей.

Она помотала головой. Устала, выложилась, вот и мерещится невесть что…

Еще шаг. И вновь лицо карлика. Кажется, это был второй… или третий? Память услужливо стерла слова, крики, стоны, лязг оружия и бешеный визг — но сохранила вкус. Ниакрис точно помнила, кого и за какую еду ей пришлось убить. Ей даже казалось, она вновь ощущает на языке непередаваемую, ни с чем не сравнимую по отвратности кашу поури, которую она — незнамо как — терпела в течение такого времени.

Головокружение становилось все сильнее.

Каждый твой шаг, Ниакрис, каждый твой день был оплачен чужими жизнями. Высокие слова, над ними учили смеяться — в Храме Мечей, — но от этого они не перестали оставаться правдой. Каждая ступенька лестницы сейчас казалась девушке оцепеневшим трупом, одним из тех, кого ей пришлось убить на долгом пути к замку Врага.

Монах, похоже, понял, что с ней творится, на локоть Ниакрис вновь легла его ладонь — даже сквозь толстую куртку девушка чувствовала идущее от нее тепло.

Мертвые лица исчезали, истаивали, вновь оборачиваясь обычными каменными ступенями, отчего-то сильно стертыми, словно замок этот был воздвигнут много веков тому назад, а не каких-то там пять с небольшим лет.

Что-то слабо ворохнулось во внутреннем кармане. Тряпичная куколка, о которой Ниакрис, признаться, совсем забыла в суматохе. Девушка не смогла расстаться со своим странным талисманом, единственным существом, которое помнило ее маму и дедушку; взяла с собой и в этот последний бой, хотя, наверное, следовало бы отпустить это странное создание, зажившее своей собственной жизнью в тот самый день, когда Враг наконец-то настиг их; и сейчас куколка отчаянно вдруг забилась, словно пытаясь выбраться наружу, что-то сказать, сделать, удержать…

Слишком поздно, подумала Ниакрис. Предательская слабость отступала — спасибо ее спутнику-монаху, опять не пожалел сил, вытаскивая ее, непутевую, позволившую памяти взять верх, пусть даже на короткое время.

Лестница. Ступени. Исполинский винт, пронзивший небо и землю, вогнанный сюда чудовищной рукой — Ниакрис показалось, она слышит несмолкаемый стон камня под гнетом черных фундаментов. Все выше и выше — и никто не пытается их остановить! Стоило огород городить, всех этих зомбей пускать — чтобы потом вот так вот просто отдать такую замечательную лестницу, на которой один умелый воин остановит целое войско!

Разумеется, стоило ей об этом подумать, как сверху послышались тяжелые шаги.

Рыцарь в темной броне, серое и черное, пластинчатые латы с наклепанными на них устрашающего вида, но бесполезными в бою шипами — доспех обязан быть гладким, вражеское лезвие должно, скользнув по броне, сорваться, а не зацепиться; низко опущенное забрало глухого шлема, ярко светящаяся смотровая щель, словно там, внутри, горел яростный огонь: рыцарь, разумеется, не принадлежал к числу живых. Порождение магии, ничего больше, но магии настолько ядовитой и убийственной, что это почти заменяло темному воину душу.