Дэвид Геммел - Мечи Дня и Ночи Страница 56

— Смотря кто его держит в руках. В таком бою верно только одно: надолго он не затягивается. Чтобы убить такого бойца, надо подставить себя под его топор. Если он скор и искусен, то зарубит тебя, не дав нанести удар и отойти. Но если ты сам хороший боец, то убьешь его, поскольку топор — тяжелое наступательное оружие и плохо приспособлен для обороны. Этим топором владел некогда воин-легенда. Я не знаю никого, кто мог бы выйти против него с мечом и остаться в живых. На деле, во всяком случае, это не удалось никому.

— Что же с ним сталось в конце концов?

— Он пал в битве неподалеку отсюда. Ему тогда было уже шестьдесят, но дрался он, словно сказочный великан.

— Ты говоришь так, будто знал его. Харад сел и проворчал:

— Изволь тут спать, когда у тебя над ухом стрекочут. — Он почесал свою черную бороду. — Поесть ничего не осталось?

— Ничего, — сказала Аскари. — Мы взяли ровно столько, чтобы до Петара хватило. Завтра я добуду мясо, но есть его, наверно, придется сырым. Запах жареного летит далеко по ветру.

Послышался стук копыт, и они замолкли. Скилганнон сделал Хараду знак оставаться на месте, а сам вместе с Аскари прокрался к кустам на южном краю лощины. Спрятавшись там, они увидели на широкой тропе шестерых всадников и одного поджарого джиа-мада. Ветер дул в сторону двух соглядатаев, и зверь не мог их учуять. Стоя на четвереньках, он нюхал след. Потом показал на северо-запад, и маленький отряд двинулся в ту сторону.

Скилганнон и Аскари вернулись к Хараду, стоявшему с топором в руке.

— Всадники, — сказал Скилганнон. — Проехали мимо. Надо идти за ними.

— Зачем? — спросил Харад.

— У них во главе душегуб Декадо. Полагаю, он разыскивает Гамаля.

— Ландис Кан рассказывал мне разные ужасы про Декадо, — сказала Аскари. — Он носит два меча, как и ты. И поубивал уже много народу. Ландис говорил, что никто из живых не сможет побить его на мечах.

— Это сейчас не главное, — сказал Скилганнон. — Прежде всего пойдем следом за ними. Они нипочем не заподозрят, что позади враг. Ветер нам благоприятствует, но двигаться надо без лишнего шума. Ты, Аскари, пойдешь первой. Оставляй нам знаки, чтобы мы не потеряли тебя в темноте. Если повезет, они либо собьются со следа, либо остановятся на ночлег. И в том, и в другом случае мы их обгоним и поспеем к Гамалю раньше.

— А если этого не случится? — спросил Харад.

— Тогда мы убьем их. Вы с Аскари займетесь солдатами и джиамадом, а я управлюсь с Декадо.

— Да ведь Декадо не человек, — усомнилась Аскари. — Он Возрожденный, из тех, кого приводят назад из ада. У них души нет. Мне так Ландис сказал. — Она коснулась лба и груди, сотворив знак Благословенной. — Они проклятые и только с виду как люди. В них сила демонов, победить их нельзя.

Харад помрачнел, а Скилганнон сухо ответил:

— Будем надеяться, что ты права.

— Как это?

— После поймешь. Сейчас не время об этом. Ступай, а мы за тобой.

Аскари повесила лук на плечо и побежала на северо-запад.

— Это всего лишь расхожие суеверия, — сказал Скилганнон сумрачному, как туча, Хараду. — Не слушай ее.

— А вдруг это правда?

— Ничего подобного. Разве бездушный человек стал бы спасать женщину, которой грозит беда?

— Не знаю, что и думать, — вздохнул Харад, но Скилганнон заметил, что тот стал спокойнее. — Неделю назад я был лесорубом и беспокоился только о том, чтобы заработков хватило мне на зиму. Потом мне достался топор мертвого героя. Я был с ним в бою и убивал.

Скилганнон помолчал, глядя в знакомые льдисто-голубые глаза.

— И ты беспокоишься из-за того, что тебе это понравилось? Так?

— Так, — признался Харад. — Потому я и боюсь, что девушка сказала правду.

— Мы ближе всего к жизни, когда боремся со смертью, — сказал Скилганнон. — Кровь бурлит в жилах, воздух сладок, синева небес невыносимо прекрасна. Битва пьянит — вот почему такое страшное зло, как война, всегда воспевается и остается в сказаниях. А теперь пойдем за Аскари.

Близилась полночь, и всегдашнее постукивание в висках сменилось острой, вызывающей тошноту болью позади глаз. Декадо нашел ровное место на склоне и мешком свалился с коня. Пройдя несколько шагов, он хлопнулся наземь. Боль накатывала приступами. Из кошелька на поясе он достал стеклянный флакон, дрожащими пальцами сломал восковую печать и выпил. К мерзкому металлическому вкусу снадобья он давно уже притерпелся. Не сказав ни слова своим солдатам, он снял ножны с Мечами Огня и Крови, положил их рядом с собой и улегся.

За сомкнутыми веками заплясали яркие пятна. Все его чувства обострились. Он чуял запах лошадей, слышал их дыхание и поскрипывание седел, в которых ерзали всадники. Боль усилилась, как всегда, пока яд проникал в тело. В желудке начались судороги, руки до кончиков пальцев стало пощипывать. Он лежал очень тихо и ждал. Зачастую его видения были резкими, пугающими и приводили к новым приступам боли. Лишь иногда они навевали ему мирные грезы о лучших днях.

На хорошие сны он давно перестал надеяться. Либо они придут, либо нет. Он не мог вызвать их по желанию.

Запах травы стал крепче, ветер, казалось, нес аромат благовоний.

Перед Декадо возникло тонкое бледное лицо Мемнона с зачесанными назад темными волосами. Большие миндалевидные глаза смотрели пристально. Он сидел у постели Декадо. Тяжелые черные шторы на окнах были задернуты, и только две мигающие лампы давали свет.

— Теперь тебе лучше, дитя? — спросил Мемнон.

Декадо хорошо помнил ту давнюю ночь. Страшная головная боль мучила его, одиннадцатилетнего, несколько дней. Он бился головой о каменную стену, пытаясь довести себя до бесчувствия, но только рассек себе бровь, и боль стала еще сильнее.

Теперь он лежал на большой кровати, прохладный ветерок веял в приоткрытое за шторами окно. Его голова покоилась на атласной подушке. Боль ушла, и ему хотелось плакать от радости.

— Да, господин, все прошло, — сказал он. Мемнон погладил его по руке, и Декадо поморщился. Руки у Мемнона все перевиты жилами, пальцы длинные, с темными, будто крашенными, ногтями. Притом у него отрезаны оба мизинца.

Мемнон, заметив, что мальчику его прикосновение неприятно, убрал руку.

— Ты помнишь, что случилось до того, как ты заболел? Декадо попытался вспомнить. Он играл с Тобином и другими мальчишками в поле, за яблоневым садом. Солнце светило так ярко, что у Декадо слезились глаза. У них вышел какой-то спор, он забыл о чем, а потом Тобин запустил в него яблоком и попал по скуле. Тогда другие мальчишки тоже стали швыряться яблоками. Обычное дело. Декадо, маленького ростом и хилого, всегда обижали.