Кэйтлин Свит - Узор из шрамов Страница 56

«Невозможно», хотела сказать я, только чтобы его позлить, но голос тоже подвел. Впрочем, ощущения возвращались: я чувствовала под собой камень, такой жесткий, что почти забыла о холоде.

— И еще, — прохрипел он. С внезапной злостью я подумала: почему слух — единственное оставшееся чувство? — Ты мне нужна. Очень. Воссоздание… не похоже на разрушение. Не дает силы. Только забирает. Много времени, чтобы понять. Теперь уверен… мне нужна твоя помощь. Когда придет час.

Я попыталась вспомнить, что было после убийства Лаэдона — была ли во мне сила? — но не смогла. Я помнила его перекрученное тело, лысую голову и глаза, из которых текла кровь. Внезапно я подумала: где порезал себя Телдару, чтобы войти в мое видение? Возможно, он всего лишь уколол палец. Что-то незначительное. (Мне он порезал правую руку, и сейчас она пульсировала болью из-за раны и плотной повязки, которую он успел намотать).

Воздух светлел. «Надеюсь, нет, — думала я. — Надеюсь, я и правда ослепла и больше не буду делать того, что он велит». Но я и сама в это не верила, а потому, когда мир вокруг прояснился, облегченно вздохнула.

Долгое время он молчал. Я дремала; возможно, он тоже. Я начала просыпаться, когда он заговорил певучим, легким голосом, оказавшись ближе, чем прежде был.

— Многое должно измениться. Ты, Грасни и Селера больше не ученицы. Ты займешь место рядом со мной, а их я отошлю прочь. Найду им места при других королевских дворах. Селере это понравится, хотя она будет возмущаться и плакать, когда узнает, что должна уйти.

Снова молчание. Мое зрение возвращалось — камни обретали цвета, глаза болели, — тишина ранила уши, а от жесткого пола затекла спина. Все казалось слишком тяжелым, всюду было множество углов.

— Вставай, моя радость.

Он поднял меня, пригладил одежду и волосы. Я отдернула руку, и он засмеялся:

— Молодец!

Я села, прислонившись к саркофагу. «Кости Раниора», подумала я, но не испытала ни благоговения, ни интереса.

— Взгляни, госпожа Нола. Посмотри, что ты для меня сделала. — Я не шевелилась, и тогда он взял меня за подбородок и повернул голову вниз.

Борл лежал так же, как раньше. Его голова была у моей левой руки. Края тела расплывались, очерченные размытым пурпуром, и вопреки желанию я попыталась лучше его разглядеть.

— Все еще не видишь? — спросил Телдару. Он перегнулся через колени и взял мою руку, погладив ее тыльную сторону кончиком пальца. Меня словно царапнули иглой. — Тогда почувствуй.

Грубая шерсть над выпуклыми ребрами. Теплая шерсть, теплая плоть — но он умер совсем недавно и еще не остыл…

Его бок поднимался и опускался. Один раз — воображение, невозможность, — но нет, вот второй, и третий. Борл дышал. Я слышала его влажные хрипы. Дышал ли он прежде, или это из-за моей руки? Неважно. Он дышал.

Телдару свистнул. Несколько звуков, которыми он обычно подзывал или отвлекал Борла. Свист отразился от свода и эхом забрался в мой череп. Зрение прояснялось: я видела, как чистые розовые края раны на шее пса сомкнулись, когда он медленно поднял голову.

— Хороший пес, — сказал Телдару и протянул руку. Борл не обратил на нее внимания. Он заскулил. Его голова дрожала. Карие глаза были подернуты белой пленкой и двигались, не мигая, над красным влажным языком. Его глаза вращались, большие и слепые, как у Лаэдона.

— Борл! — резко произнес Телдару, и его пальцы согнулись, как когти птицы. Борл мог наклонить голову и коснуться его. Он этого не сделал. Он положил морду на мою ладонь и начал медленно лизать ее шероховатым языком, не прекратив, даже когда Телдару рявкнул на него и вскочил. Я засмеялась; он ударил меня по лицу, но я продолжала смеяться. Борл поднял голову и зарычал, оскалив зубы. К тому времени мой смех утих. Грудная клетка и ребра болели. Телдару ударил Борла в бок, потом еще раз, и еще; пес скулил, бился на полу, но продолжал рычать.

Телдару развернулся и схватил лампу. Он дошел до лестницы и посмотрел на меня. Открыл рот, собираясь что-то сказать, но передумал. Смотрел на меня еще секунду, а потом оставил одну во тьме.

Только здесь не было темно, и я осталась не одна. Рядом сопел Борл, белки его глаз сияли в свете оплывшего факела, который собирался вот-вот погаснуть. Я тоже немного хрипела. Никто не двигался. Лапы Борла дернулись; я согнула ноги, приподняла их и опустила на пол. Еще раз — вверх и вниз. Все, на что я тогда была способна.

Возможно, мне следовало испугаться, но я не боялась. Когда я заблудилась в лабиринте коридоров и тупиков, мне было страшно, но теперь я чувствовала себя спокойно, и это не было потрясением. Несмотря на весь ужас, я знала, что в безопасности.

Должно быть, прошло несколько часов. Я представляла, как солнце заходит за холм, представляла монумент Раниора и длинную тень на земле. Представляла звезды и ветер. Потом я уснула.

Проснувшись, я вновь могла двигаться. Факелы погасли. Голова Борла лежала на моих коленях. Он больше не хрипел, только часто дышал, словно ему было жарко. Я потянулась и зашевелила ногами, пока он не поднял голову.

— Идем, — сказала я. Горло болело, мне страшно хотелось пить. Борл вопросительно заскулил. — Вставай. Мне пора.

Я сумела его опередить. Мои колени подогнулись, и я ухватилась за саркофаг с такой силой, что едва не сломала ногти. Выпрямившись, я отпустила крышку и вытянула руки, словно ребенок, впервые вставший на ноги.

— Ну же, давай, — сказала я Борлу. Его ноги расползались, когти скребли по камням, он тяжело дышал, не в силах подняться.

— Ладно, — я осторожно нагнулась и почесала его за ухом. — Оставайся здесь, пока не окрепнешь. — Он положил голову на лапы, следя за звуками.

Силы возвращались. Я уперлась ладонями о резные выступы саркофага и начала подтягиваться, медленно и упорно. Заползла на крышку, словно змея, села и повернулась, глядя вниз.

— Не волнуйся, Борл, — сказала я, когда он снова заскулил и зашевелился на полу. — Отдохни еще немного. Мы можем только ждать.

Телдару вернулся почти бесшумно. Возможно, он собирался удивить меня или посмотреть, как я сплю, но я уже не спала и сидела на крышке саркофага, болтая ногами. Он поставил лампу на ступени и подошел ко мне, держа в руке сумку. Он смотрел на меня и только на меня — на Борла не глянул ни разу.

Я взяла у него сумку. Она была тяжелой, наполненной твердыми, круглыми предметами. Внутри я увидела яблоко, хлеб и большой кусок желтого сыра. Не торопясь, я съела и выпила все, что он принес.

— Теперь мои манеры лучше, чем в последний раз, — проговорила я между делом. — Хорошие придворные манеры. Наверное, это тебе не так интересно.