Михаил Чулков - Пересмешник, или Славенские сказки Страница 57

Алим, находяся в восхищении, что освободился от смерти, нимало ни примечал нестройного течения ее мыслей; но прозорливый Бейгам не упустил без исследования умом сей тайности, чего ради предложил государю о ожидаемом ими браке. Алим, имея сам к тому нестерпимое желание, просил на сие позволения у Асклиады, и когда получил оное, то приказал Бейгаму объявить при дворе и в городе о приуготовлении к тому, а сам почел за должность посоветовать с Аскалоном и с другими людьми о том, что уготовить приличное к великому сему торжествованию. И когда было все уложено, то началось приуготовление в Ладином храме.

При дворе и во всем городе всякий, услышав сие, был в превеликой радости и старался показать себя великолепным. Храм украшали фестонами и всякими различными цветами; жертвенник тот, к которому должны были приступить сочетающиеся браком, обставливали розами и лилеями, — одним словом, весьма в короткое время везде и все было изготовлено, ибо приуготовляли сие торжество усердие и любовь к государю.

Накануне брачного дня уготован был мост от дворца до храма, который устлан был зеленым бархатом с золотою бахромою; по сторонам оного поставлены были пиедесталы, обвешанные фестонами, а на них золотые превеличайшие чаши со всяким благовонным курением.

Ввечеру подвезли к крыльцу две колесницы, ибо там было такое обыкновение, убранные разного цвета каменьями; бахрома и кисти на оных сделаны были из таких же блистательных и мелких каменьев. Над тою, в которой должно было ехать Асклиаде, сделан был купидон, держащий миртовый венок, а над Алимовою виден был Гимен со своим покрывалом, также и другие различные украшения, принадлежащие к победе и к брачному сочетанию.

Весь город находился в превеликой радости, и ожидали наступающего дня с ужасным нетерпением; но неистовый Аскалон дышал тогда злобою и ненавистию на невинных любовников и так, как самой лютый зверь, искал всякую минуту разрушить их счастие. Он знал, что завтрашний день должен будет расстаться с Асклиадою навеки, и для того положил непременно или исполнить свое неистовое желание, или умертвить ее своими руками.

Весь вечер выдумывал способы к произведению намерения своего в действо. Наконец, призвав к себе надзирательницу Асклиадину, склонял ее на свою сторону, обещая множество ей за сие сокровищ; но когда увидел, что была она непоколебима в своей верности, то, взяв кинжал, поставил ей против грудей и говорил:

— В сию минуту извлеку из тебя душу и положу тебя мертвою пред моими ногами, если ты не исполнишь моего намерения, и знай, что ежели и обещавши изменишь, то и тогда от ярости моей не укроешься: ты ведаешь, что я имею средство обратить все ваше государство в камень, а тебя послать на вечное мучение; знаешь и то, что волшебники, волшебницы и все адские духи мне подвластны и исполняют повеления мои со трепетом!

Поди, — продолжал он, — в спальню к Асклиаде, вышли всех, которые там находятся, а сама, оставшись с нею одна, не запирай дверей и ожидай вскоре моего туда прихода.

Устрашенная надзирательница все по его приказу исполнила, и он, наполнившись яростию и отчаянием, немедленно пришел в спальню к Асклиаде, которая уже тогда опочивала, бросился на колена пред кроватью, взяв за руку и разбудив ее, говорил сие:

— Прекрасная Асклиада, ты видишь пред собою страстного любовника, который желает в сей час, ко всему удобный, или насытиться твоими прелестями, или умереть пред тобою, и я никак не могу снести разлуки моей с тобою.

Смущенная и устрашенная Асклиада кликала своих прислужниц; но как услышала, что никто не отдает ей голоса, то начала кричать весьма громко.

Аскалон старался ее уговорить. Наконец узнал, что старания его напрасны и что он будет обруган всеми; чего ради выхватил в ярости кинжал, которым ударил в прекрасную грудь невинную Асклиаду, чем прервал голос ее и дыхание, и так скончалася сия невинная девица от руки безбожного тирана и ненасытимого варвара, который весьма поспешно ушел от нее в свои покои, где препроводил всю ночь в злых и неистовых воображениях.

Мрачная ночь опускалася уже в море и потопляла вместе с собою счастие и торжество млаконское. Плачевный день восходил на небо и вместо радостей выносил плач и рыдание гражданам, но никто сего еще не предвидел.

Алим, вставши с постели, ни о чем больше не помышлял, как о начинающемся торжестве и о платье, к оному приличном. Жрецы при всходе солнечном принесли великую жертву Световиду, так, как богу света, чтоб сей радостный день был к ним благосклонен, после наполняли Ладин храм различными курениями и одевали все кумиры багряными епанчами, как обыкновенно бывало у них во время браков. Знатные господа помышляли о поставлении по дороге войска и других к тому потребных людей; простые граждане украшали себя богатыми одеждами, наполнялись великою радостию и готовились увидеть великое торжествование. Потом наполнился весь двор различными и великолепными колесницами, а княжеские покои- знатными боярами обоего пола, которые, имев почтение и усердие к своему государю и чтобы показать, что им торжество сие весьма приятно, приехали ранее обыкновенного времени.

Алим хотел уже выйти в собрание, как вдруг Бейгам взбежал к нему весьма поспешно, облившись слезами, пал пред ним на колена и от превеликой горести едва мог произнести сии слова:

— Великий государь! Не стало твоей нареченной супруги, а нашей государыни!

Алим, услышав сии слова, покатился со стула и потерял все чувства.

Сделалось от сего ужасное смятение при дворе; и хотя старалися скрыть сие от народа, но в одну минуту и тот известился об оном, и какое произошло тогда волнение, то никто описать сего подробно не может. Разорение града или пленение целого народа столько бы слез и рыданий произвести не могло. Всякий в отчаянии хотел отмщевать, но не ведали кому, бегали все, искали убийцу, но он сокрыт был от их понятия.

Врачи и некоторые еще остались помогать бесчувственному Алиму, а другие пошли смотреть плачевного позорища.

Асклиада лежала на постеле, разметавши руки, и в груди ее вонзенный кинжал орошен был весь ее кровию. Какого еще плачевнее сего позорища всякому ожидать было должно! Служащие ей, которые не смели объявить государю прежде Бейгама, били себя в груди, рвали на себе волосы и столь отчаянно выли, что я думаю, привело в сожаление и неистового того варвара, который умертвил ее так бесчеловечно, но его тут не было, и он притворился, будто бы был в превеликой от того болезни.

Всякий возвращался домой и вместо светлой одежды надевал черную, которую оплакав довольно, приезжал во дворец; торжественные колесницы, покрывши черным сукном, повезли к Ладину храму, который уже затворили жрецы и не хотели приносить ей жертвы, ибо думали, что в сей несчастный день опровержено будет все их владение, опустошатся храмы и разорятся все освященные места.