Р. Скотт Бэккер - Слуги Темного Властелина Страница 58

Но если эта неприятная история омрачила его восторг, возвращение в столицу и подавно чуть не испортило настроение окончательно. Конфас обнаружил, что вокруг Момемна раскинулись лагеря войска, готовящегося к Священной войне: обширные трущобы, сплошные палатки и шалаши. Как ни встревожило Конфаса это зрелище, он все же рассчитывал, что его встретят восторженные толпы. А вместо этого толпы оборванных, чумазых айнрити выкрикивали оскорбления, бросались камнями, а один раз даже принялись швыряться горящими свертками с человеческими экскрементами. Когда Конфас выслал вперед своих кидрухилей, чтобы расчистить путь, произошло нечто вроде рукопашной.

– Они видят в вас не человека, который покорил скюльвендов, а всего лишь племянника императора, – объяснил офицер, присланный дядей.

– Неужели они настолько ненавидят моего дядю?

Офицер пожал плечами.

– Пока их предводители не согласятся подписать его договор, он выдает им ровно столько зерна, чтобы хватило не умереть с голоду.

Тот же офицер рассказал ему, что Священное воинство каждый день увеличивается на сотни человек, несмотря на то что, по слухам, основные войска из Галеота, Се Тидонна, Конрии и Верхнего Айнона должны подойти только через несколько месяцев. До сих пор к Людям Бивня присоединились лишь три знатных предводителя: Кальмемунис, палатин конрийской провинции Канампуреи; Тарщилка, граф с какой-то дальней границы Галеота; и Кумреццер, палатин-губернатор айнонского округа Кутапилет. Все они наотрез отказались подписывать договор, предложенный императором. Все последовавшие за этим переговоры не привели ни к чему, кроме жестокого противостояния самолюбий. Айнритские владыки творили все безобразия, какие только могли себе позволить, не навлекая гнева шрайи, а Икурей Ксерий III распространял одно воззвание за другим в надежде удержать айнрити и заставить их наконец согласиться на его требования.

– Ваше возвращение, господин главнокомандующий, чрезвычайно воодушевило императора, – сказал под конец офицер.

Конфас на это едва не расхохотался вслух. Возвращение соперника ни одного императора не радует – зато любого императора порадует возвращение его войска, особенно когда он в осаде. А это была практически осада. Конфасу пришлось пробираться в Момемн на лодке.

И вот теперь великий триумф, который он так предвкушал, всеобщее признание того, что он совершил, стушевалось на фоне более важных событий. Священная война затмила его славу, принизила даже разгром скюльвендов. Нет, люди, конечно, поздравляли его, но это походило на отправление религиозных ритуалов в разгар голода: все были рассеяны, слишком озабочены более насущными событиями, чтобы сознавать, кого и с чем они поздравляют.

Разве может он не возненавидеть Священную войну?

Грянули цимбалы. Взревели рога. Шрайские жрецы, завершив церемонию, поклонились и отступили, оставив Конфаса окутанным густым, крепким запахом пальмового вина. Появились церемониймейстеры в юбочках с золотой каймой, и Конфас бок о бок с Мартемом медленно направился следом за ними через многолюдное безмолвие Скуяри. Следом шествовала его свита. Когда они проходили мимо, целые ряды солдат в красных юбочках преклоняли колени, так что за ними через всю Скуяри тянулся след, точно за ветром, летящим через пшеничное поле. Конфас на миг ощутил глубокое волнение. Было ли то его откровение? Источник его восторга на берегах реки Кийут?

«Насколько хватает глаз, они повинуются мне, моей руке. Насколько хватает глаз, и даже еще дальше…»

Дальше. Невысказанная мысль. Неотвязная.

Оглянувшись через плечо, Конфас убедился, что отданные им инструкции выполняются безукоризненно. Двое его личных телохранителей шли за ними, волоча пленника, а еще дюжина деловито расставляли там, где они прошли, пики с последними из отрубленных голов скюльвендов. В отличие от предыдущих главнокомандующих Конфас не мог похвастаться перед императором множеством рабов и богатой добычей, но, подумал он, зрелище просмоленных скюльвендских голов, высящихся над Скуяри, произведет впечатление незабываемое. Конфас не мог видеть свою бабку в толпе придворных, стоящих вокруг его дяди, но знал, что она – там и что она его одобряет. «Дай им зрелищ, – говаривала она, – и они дадут тебе власть».

В ком видят власть – тому власть и достается. Всю свою жизнь Конфас был окружен наставниками. Но именно его бабка, неистовая Истрийя, сделала больше, чем кто бы то ни было, для того, чтобы Конфас сделался тем, кем ему предстояло стать по праву рождения. Вопреки желанию его отца, бабка настояла на том, чтобы он провел раннее детство в величии и роскоши императорского двора. Она воспитала его как родного сына, поведала ему историю их династии, а через нее – и все неписаные тайны государственного правления. Конфас подозревал даже, что бабка приложила руку и к сфабрикованным обвинениям, по которым отец был казнен – просто затем, чтобы тот не вмешался в порядок наследования, буде ее старший сын, Икурей Ксерий III, внезапно скончается. Но более всего она заботилась о том, чтобы ни у кого не возникло даже тени сомнения, что он и именно он, Конфас, станет наследником Ксерия. Даже когда он был еще юношей, бабушка обставляла его жизнь как спектакль, будто каждый его вздох являлся триумфом империи. И теперь дядя не осмелится противоречить этому, даже если ему удастся произвести на свет сына, которого не будет шатать ветром, и который не будет нуждаться в подгузниках вплоть до совершеннолетия.

Она сделала для него так много, что он, пожалуй, почти любил ее.

Конфас еще раз окинул взглядом дядю. Император теперь был ближе, достаточно близко, чтобы Конфас мог разглядеть его одеяние. Он удивился, увидев рог из белого войлока, торчащий над золотой диадемой. Ни один нансурский император не носил короны Шайгека последние триста лет, с тех пор, как эта провинция отошла фаним. Что за дурацкое высокомерие! Что могло побудить его к подобной выходке? Или дяде кажется, будто, если он нацепит на себя побольше пустых безделушек, это поможет сохранить величие?

«Он понимает… Он понимает, что я превзошел его!»

На обратном пути из степей Джиюнати Конфас неотступно размышлял о дяде. Он сознавал, что главный вопрос сейчас состоит в том, что император сочтет более уместным: продолжать использовать его как орудие для новых целей или же избавиться как от угрозы. Тот факт, что Ксерий сам отправил племянника разгромить скюльвендов, ни в коей мере не отменял возможности того, что теперь он пожелает от него избавиться. В том, чтобы убить человека за то, что он успешно выполнил поручение, есть некая жестокая ирония, но для Ксерия это ничего не значит. Подобные «несправедливости», как назвали бы это философы, – плоть и кровь имперской политики.