Джо Аберкромби - Герои Страница 59

Такому зрелищу полагалось подать повод задуматься о своей смертности каждому, но дюжины трэлей, копошащихся на побоище, переживали не больше, чем если бы собирали фиалки. Стаскивали броню и одежду, складывали пригодные к дальнейшему употреблению щиты и вооружение. Если что-то их и расстраивало, так только то, что возглавлявшие атаку карлы притырили трофеи получше.

— Староват я для этой херни, — пробормотал Утроба, наклоняясь пощупать поднывавшее колено, сквозь него, от лодыжки до бедра, протянулась холодная спица боли.

— Ну наконец-то, Кёрнден Утроба! — Вирран только что сидел у одного из Героев, и теперь встал, отряхивая с задницы пыль. — Я уж тебя почти перестал ждать. — Он перекинул через плечо Отца Мечей, уже опять в ножнах, и указал им на долину, туда, откуда они пришли. — Подумал, может пока ты добирался, решил осесть в какой-нибудь тамошней избушке.

— С удовольствием бы.

— Оу, но кто б тогда открыл мне моё предназначение?

— Ты сражался?

— Ага, да, так уж вышло. Влип в самую гущу. Меня ведь хлебом не корми, дай подраться — согласно песням. Здесь пришлось подраться ого-го. — Не сказать, что он получил хоть царапину. Утроба после боя ни разу не замечал на Вирране ни ссадинки. Он горько оглядел круг бойни, поскрёб в волосах, и ветер избрал этот миг, чтоб усилиться, топорща изорванную одежду на трупах. — Ого-го, сколько мёртвых, что правда, то правда.

— Айе, — промолвил Утроба.

— Целые валы.

— Айе.

— Всё ж в основном — союзные.

— Айе.

Вирран стряхнул плечом меч и поставил его острием вниз, рукоять придержал руками, наклонясь вперёд так, чтобы положить подбородок на эфес.

— Всё-таки, даже если это враги, подобное зрелище, в общем-то… в конце-то концов, наводит на мысль, а на самом ли деле война такая здоровская штука?

— Смеёшься?

Вирран замолчал, вращая кругами рукоять, так, что окованный наконечник ножен вкручивался в грязный дёрн.

— Я и вправду больше ни в чём не уверен. Агрик погиб. — Утроба, раскрыв рот, поднял голову. — Он бросился в бой прямо в первых рядах. Убит в кругу. Заколот, мне кажется, мечом, куда-то сюда, — и он ткнул себя в бок, — под рёбра и прошло, вроде бы, насквозь…

— Наверное, не суть важно как именно? — перебил Утроба.

— Пожалуй, нет. Грязь есть грязь. К тому же, после смерти брата над ним нависла тень. Прямо заметная глазу. По крайней мере, моему. Паренёк долго бы не протянул.

Вот тебе и утешение.

— Остальные?

— Весёлый Йон заимел пару порезов. Брака всё ещё беспокоит нога, хоть он и не признается. В остальном — всё замечательно. В смысле, также замечательно, как раньше. Чудесная сказала, нам надо постараться похоронить Агрика вместе с братом.

— Айе.

— Тогда давай выкопаем яму, а? Пока кто ещё не начал здесь рыть?

Утроба сделал глубокий вдох, оборачиваясь вокруг себя.

— Если найдёшь бесхозную лопату. Я подойду сказать речь. — Подходящее завершение такого дня. Но прежде чем он отошёл на пару шагов, его путь преградил Коль Трясучка.

— Тебя ждёт Доу, — произнёс он. Со своим шёпотом, шрамами и безразличным взглядом он сошёл бы за самого Великого Уравнителя.

— Ладно. — Утроба почувствовал позыв снова начать грызть ногти. — Скажи нашим, я скоро вернусь. Ведь я скоро вернусь?

Трясучка пожал плечами.

Пусть Утробе и не пришлось по душе то, что сотворили с этим местом, зато Чёрный Доу выглядел весьма довольным отработанным трудовым днём, прислоняясь к одному из камней с обгрызенным яблоком в руке.

— Утроба, старый хрен! — Когда он повернулся, Утроба заметил, что одна сторона его ухмыляющегося лица вся в кровавых точках и пятнах. — Где ж ты, ад побери, ошивался?

— Честное слово, ковылял позади туда, куда и все. — Полноги и несколько его карлов разошлись по сторонам, с мечами наголо, не теряя бдительности. Многовато обнажённой стали, учитывая, что они одержали победу.

— Я уж подумал, может, тебя сумели прибить, — сказал Доу.

Утробу передёрнуло, когда он повращал жгуче ноющей ступнёй, сочтя, что у него есть на это время.

— Хотелось бы мне уметь бегать настолько быстро, чтобы меня сумели прибить. Я встану там, где ты велишь, но такое дело, как наступление — забава для молодых.

— Я-то как-то справился.

— Не всех так тянет на кровь, вождь.

— Приходится, работа такая. Впрочем, не думаю, что бывал день, когда я отрабатывал лучше сегодняшнего. — Доу положил руку на плечо Утробы и повел между камней, на гребень холма, где им открылся южный вид на равнину. На этом самом месте Утроба стоял, когда впервые увидел приближение Союза. За последние несколько часов обстановка круто изменилась.

Обветшалая стена ощетинилась копьями, тускло поблескивающими в угасающем свете. На склоне под ними тоже не сидели, сложа руки — рыли рвы, строгали колья, превращали Героев в крепость. Ниже, южная часть холма до самой рощи обезображена телами. С одного на другое перескакивали падальщики — сперва люди, потом вороны, пернатые могильщики, каркают весёлым хором. Трэли начали стаскивать раздетые тела в погребальные кучи. Странные сооружения, в которых один труп не отличить от другого. Когда человек умирает в мирное время — это слёзы и шествия, соседи с друзьями утешают друг друга. Человек умер на войне — считай, повезло, если сверху накидают достаточный слой земли, чтоб от него не смердело.

Доу поманил пальцем.

— Трясучка.

— Вождь.

— Говорят, в Осрунге взяли солидного пленного. Офицера Союза или типа того. Почему бы не привести его сюда, поглядим, нельзя ли вытянуть из него чего полезного?

С каждым кивком Трясучки его глаз мигал оранжевым светом заходящего солнца.

— Хорошо. — И он отчалил, перешагивая через трупы столь же безучастно, как шёл бы по осенним листьям.

Доу нахмурился вослед ему.

— Некоторых нужно постоянно держать занятыми, да, Утроба?

— Не спорю. — Интересно, какой хренью Доу собрался держать занятым его.

— Вот так отработали за день. — Хранитель Севера выкинул огрызок и похлопал себя по животу, как человек, слопавший лучше в своей жизни блюдо, а несколько сот мертвецов остались лежать объедками.

— Айе, — пробормотал Утроба. Наверное, он должен был праздновать. Сбацать джигу. Хотя бы на одной ноге. Петь, со звоном чокаться кубками эля, и всё такое прочее. Но он чувствовал лишь раздражение. Раздражение и желание идти выспаться, и проснуться в том домике у воды, и больше никогда не видеть поля боя. Тогда ему не надо будет врать над грязью, в которую они опустят Агрика.