Евгений Немец - Корень мандрагоры Страница 59

Змея качнула головой, опустилась на землю и улизнула за камень. Через секунду мы увидели, как она пересекла глиня–ный шельф и скрылась в траве.

– Гвоздь… – тихо выдохнул Мара, его лоб покрывали круп–ные капли пота. – Ты сошел с ума…

– Чего же это?

– Ты разговаривал с азиатской гадюкой, укус которой почти всегда смертелен. В нашем случае – это стопроцентная смерть, потому что противоядия у нас нет.

– Не верю своим ушам! Ты не взял противоядие?! А я соби–рался ее погладить…

– Гвоздь, прекрати!

– Расслабься, Мара. Змеи в агрессии шипят и дергаются. Эта не проявляла признаков волнения.

– Откуда ты знаешь?! Ты что, герпетолог?! – Мара повысил голос, что само по себе было почти так же неожиданно, как по–явление змеи.

– Да успокойся ты! Ничего же страшного не случилось.

– Ты сошел с ума… – гораздо тише повторил Мара. – Ты зна–ешь, что змеи глухие? А ты ей: мы с тобой одной крови…

– Вот кто у нас чертов герпетолог. Если ты знаешь про змеиный слух, то мог бы и смекнуть, что нападать она не со–бирается. – Я поднял с камня лепешку, корка которой успе–ла подсохнуть, подошел к Маре, положил руку ему на плечо, широко улыбнулся, добавил: – К тому же она ведь услыша–ла, да?

– Это меня и пугает…

Мы нашли Кислого возле костра с палкой в руках. Он все еще был бледен и дрожал. Я подумал, что если бы у Кислого был хвост, он бы его непременно поджал.

Впереди меня землю прочертила крылатая тень. Я поднял го–лову и увидел беркута, он был совсем низко, метрах в семи. В его раскинутых коричневых крыльях я отчетливо различил рос–черки белых перьев и двухцветный клюв – желто-белый у голо–вы, черным крюком загибающийся книзу. Коричневые глаза с черными зрачками смотрели из-под нависших бровей внима–тельно и сурово. Хищник был воплощением силы, грации и ве–личия. Беркут плавно описывал вокруг меня дугу. Я помахал ему, как при первой нашей встрече, и он точно так же взмахнул кры–льями, набрал высоту и взял курс на Казыгурт.

Мара смотрел на меня очень внимательно, и на дне его голу–бых глаз я видел тревогу. Я вдруг понял, что Мару испугала во–все не змея, явившаяся посмотреть, кто отважился выдернуть корень, и не беркут, патрулирующий небо над нашим лагерем, но сам факт их появления. Мара, привыкший во всем искать смысл и отслеживать связи, уже сделал какие-то неутешитель–ные для него выводы. Секунду спустя он подтвердил это.

– Знаешь, Гвоздь, – ровно произнес Мара, – некоторые ле–генды гласят, что такие растения, как мандрагора, имеют ду–хов, которые ее защищают. Эти духи, как правило, опасные твари.

Вот чего опасался наш философ. Духов растения, материа–лизовавшихся в животных. Но змея и птица – я не ощущал агрессии с их стороны. Напротив, я чувствовал какое-то распо–ложение, словно мы были заодно, будто мы делали одно общее дело. Я подумал, что, может быть, они мои… союзники?

– Мы с тобой тоже опасные твари, – возразил я. – Но это не значит, что мы убиваем всех подряд.

Мое замечание Мара проигнорировал, он гнул свое:

– Я думаю, что мандрагора настроена к тебе благосклонно.

– Почему же ко мне? Ты же ее выкопал.

– Но именно ты с нею сольешься. Наверное, именно поэто–му духи мандрагоры явились на тебя посмотреть. Им нужно было решить, достоин ли ты их выбора.

– А кто-то меня еще называл сумасшедшим, – ответил я с улыбкой и заглянул Маре в глаза.

Но в его глазах я по-прежнему не находил ни иронии, ни юмо–ра – Мара был серьезен и даже озадачен. Я подумал, что он все-таки многого мне не рассказал. Например, о своем отно–шении к мифам о мандрагоре. И еще я подумал, что, может быть, Мара так взволнован, потому что змея и птица – это знаки, ука–зывающие, что мы на верном пути?

Вечером случился кровавый закат. Солнце, заходя, не туск–нело, наоборот – становилось все ярче, горизонт над холмами плавился и растекался кипящей медью. По верхушкам холмов, как по морским волнам, в мою сторону шла солнечная дорожка сияющей бронзы – долина не впитывала скользящие лучи, от–торгала их. Полоса неба над горизонтом налилась малиновым, потом алым, но чуть выше небо оставалось бирюзово-синим, как купола мечетей Шымкента. Над моей головой медленно и угрюмо, словно жертвенные коровы, тянулись к западу облака. Со стороны солнца они сияли белизной, но затененные бока были почти черны. Я подумал, что, стоит им добраться до места казни, и звезда поглотит их, как Хронос своих детей… Солнце коснулось лавы горизонта, слилось с ней, утонуло. Небо было уже не красным – бордовым. От солнечной дорожки остались едва различимые блики, облака почернели полностью… Мне пришла в голову мысль, что вряд ли Природа станет провожать обычный день столь величественным и масштабным зрелищем. Может быть, это… закат эпохи?

Той ночью я выспался как никогда. Утро выдалось солнеч–ным и нежарким. Я решил привести себя в порядок, а потому растолкал Кислого, взял котелок и пакет с гигиеническими принадлежностями и, подгоняя сонного товарища, спустился к роднику. Кислый выполнял роль душа – он черпал котел–ком из родника воду и выливал ее мне на голову, пока я су–дорожно намыливался. Покончив с купанием, я побрился. Последний раз я делал это в гостинице Шымкента, так что щетина успела сильно отрасти. В довершение ритуала я по–чистил зубы, попил ледяной родниковой воды и вернулся к палатке.

Мара сидел, облокотившись спиной о сосну, и молча следил, как я приближаюсь. Голубые глаза смотрели внимательно и не–много печально. Его волосы были распущены, легкий ветер под–нимал их и зачесывал вокруг ствола, волосы путались в сосно–вой коре, как паутина. За время нашей экспедиции Мара отрастил усы и бороду, они были чуть темнее волос, и это при–давало его лицу некий трагизм.

– Как настроение? – спросил он, и по его голосу, вернее, по едва ощутимой вибрации тембра, я понял, что предстоящий трип волнует Мару куда больше, чем меня.

– Отлично, – заверил я его.

– Хорошо. – Мара кивнул. – Очень хорошо… Ну что ж, тогда начнем.

Я лежал на спальном мешке, жевал кусочек корня мандра–горы и смотрел в небо. Там плавно кружил беркут. Я подумал, что моя змея тоже где-то поблизости.

Корень по запаху напоминал гниющие осенние листья и еще, наверное, сырую землю. Он был плотный, как древесина, и гор–чил. Не очень приятный вкус, но я заставил себя не обращать на это внимания. Я сосал и разжевывал пластинку минут де–сять, потом проглатывал и следующие четверть часа прислуши–вался к своим ощущениям. Затем Мара вкладывал мне в рот очередную порцию, и я снова ее разжевывал. Этот цикл мы со–бирались повторить двенадцать раз.