Таня Хайтманн - Оборотень Страница 59

В последние годы стая все больше запутывалась в паутине насилия и преступлений. Хотя Саша тоже не считался человеколюбивым вожаком, Давид просто не мог себе представить, чтобы тот втягивал своих людей в подобные махинации. Ему даже казалось, что смерти, которых с отвратительной регулярностью требовали Хаген и его личная гвардия, притягивали к себе всю грязь города.

— Эй, Давид! Что там у тебя?

Хотя Хальберланд дышал так, словно у него сейчас случится инфаркт, в его голосе слышался восторг. Ведь каким бы прекрасным ни был фасад, внутри дом был сущей развалиной. Но одна зажиточная молодая пара уже готова была выложить за него уйму денег и теперь ждала, когда можно будет произвести впечатление на друзей и родных шикарно отреставрированной городской виллой.

— Все на слом, я бы сказал. И даже заплесневелую стену между ванной и соседней комнатой. Такие крохотные комнатушки — это же никуда не годится. Из них можно сделать роскошную ванную.

Мысль о том, что он станет свидетелем того, как дом, комната за комнатой, будет возрождаться, очень понравилась Давиду.

— Ага, в лице нашего юного друга на сцену выходит дизайнер интерьеров, — Хальберланд рассмеялся так, что аж закашлялся. Потом с трудом перевел дух и продолжил: — Мы с Сенткером побудем пока наверху. Балкон выглядит так, словно рухнет от одного косого взгляда. Однако это лакомый кусочек, и его непременно нужно сохранить. А второй этаж остается тебе. Новые хозяева появятся здесь через час, и мы должны будем предоставить им предварительную смету. Только без личной инициативы, я тебя очень прошу. Такого эти пижоны не выносят: советы они выслушивают только от людей, за мнение которых заплатили немалые деньги. А мы говорим об устаревшей электропроводке и прогнивших лестницах, ясно?

Давид равнодушно пожал плечами, но Хальберланд, похоже, и не ждал ответа. Скорее для развлечения он ткнул отверткой в покосившуюся розетку, которая тут же выпала из гнезда.

— По поводу проводки здесь есть о чем поговорить, — проворчал он.

Внезапно кожа Давида покрылась странными мурашками, которые обычно появлялись только тогда, когда он звал волка. Он недоверчиво наблюдал за тем, как его тень приобрела размытые контуры волка и скользнула по коричневой стенной плитке. В отличие от того дня, когда произошла драка с Матолем, волк не обрел четких контуров, а вел себя так, как и положено тени. Не считая того, что она перестала повторять силуэт своего хозяина.

— Что за… — пробормотал Давид и тут же умолк, поняв, что сказал это вслух.

Однако происшествие выбило его из колеи. Хотя волк отделялся от него довольно часто — Конвиниус научил его этому, но это было очень болезненно, — инициатива всегда исходила от Давида. Теперь же волк покинул его и растянул связь между ними настолько сильно, что она грозила вот-вот оборваться.

Что это, черт возьми, значит? — спросил Давид волка по ментальной нити, которая их связывала. Хотя контуры волка в послеполуденном свете казались слегка размытыми, выглядело это так, словно в ответ он смущенно завилял хвостом. Его желание вдруг сформировалось в сознании Давида яснее, чем когда-либо прежде: «Всего лишь небольшая прогулка, скоро вернусь…»

— Смотри, чтобы тебя не поймали, — сказал Давид и показался идиотом самому себе.

Тень задрожала, потом растворилась, словно дым, и исчезла. Остался только молодой человек, искренне надеющийся, что балкон надолго отвлечет Хальберланда и компанию, потому что без тени ему не хотелось показываться им на глаза. Существовала веская причина того, что большинство членов стаи не могли расстаться со своей тенью: без силы демона в образе волка положение в стае нельзя удерживать за собой достаточно долго. Когда тень уходила, человек становился беспомощным.

Всего лишь человеком. А это даже для Давида было странным ощущением.

Он осматривал остальные комнаты, которые были в таком же безрадостном состоянии, и ждал, что эхо, возникшее на месте волка, усилится и в течение кратчайшего времени превратится в оглушительный звук. И тогда он начнет чувствовать себя оболочкой, которая вот-вот лопнет. Однако ничего подобного не произошло. Хотя он ощущал отсутствие волка, но чувствовал также и связь с ним — едва уловимое жужжание, нить, касаться которой ему еще предстояло научиться. Это было в новинку.

Что бы там ни затронул ритуал, все было совершенно иначе, чем он ожидал. Если бы Давид догадывался об этом в то время, когда жизнь во дворце Хагена становилась для него все тяжелее, то, возможно, не сопротивлялся бы усилению демона. Но он знал слишком многих, волки которые казались ему извращенными. Например, Конвиниус, ненавидевший себя едва ли не сильнее, чем собственного волка… Хаген и его опустившаяся свора… И сам он, легкая добыча желаний своего демона, который не может существовать вдали от других волков.

При этом отсутствие стаи даже после смерти Конвиниуса мало что значило для Давида, а волк вызывал такое ощущение, словно его заперли в капсуле и погрузили в море. С каждым мгновением холод, от которого страдал в своей изоляции демон, становился все более невыносимым. Благодаря связи с волком Давид слишком хорошо знал, каково это, когда любая мысль, любое Движение чувств застывает, когда все превращается в ледяную пустыню, где слышишь только собственное Жалкое поскуливание.

Как выяснилось, беспокоился Давид напрасно: после ритуала он бросил жизнь в стае, и демон обходился без тесного контакта с себе подобными.

Интересно, что сейчас делает мой волк? — подумал Давид и представил, как тень трется об ноги Мэгги в поисках близости себе подобных.

Что ж, пока его отсутствие не свело меня с ума, надо этим пользоваться, подумал Давид. Чем меньше волк живет внутри него, тем лучше. Тем не менее он недовольно оглянулся, но тут же одернул себя, потому что отсутствие тени вообще не должно было его смущать.

Он невольно вспомнил о том, как, оторванный от собственной тени, чувствовал себя перед смертью Матоля. Пока он передвигал оставленную мебель по потертому ковру, воспоминание о той вынужденной разлуке стало настолько живым, словно это происходило сейчас. И тут же над ухом его раздался знакомый раздраженный голос Конвиниуса, который он не слышал уже несколько лет.

— Как тебе может быть больно отделяться от этого захватчика? Вместо того чтобы лежать в углу и скулить, ты должен наслаждаться своей свободой, такой кратковременной свободой.