Вероника Иванова - Узкие улочки жизни Страница 59

Мимо нас как раз проходила в душном облаке дорогого парфюма явная супружеская чета с многолетним стажем и многомиллионным состоянием: мужчина, взгляд которого вряд ли умел выражать что-то кроме пресыщенности всеми благами мира, и женщина, чьи морщины становились ещё заметнее в отсверках бриллиантового колье.

— Гельмут таких на дух не переносит, — вынужденно согласилась Агата.

— И как думаешь, он бы удержался от того, чтобы позадирать их?

Десять секунд раздумий завершились тихим вздохом:

— Нет.

— А это плохо отразилось бы на твоей школьной карьере, верно?

— Ну, в общем...

— Так что, фроляйн, ваш брат руководствовался не только эгоизмом, нравится вам это или нет.

— Я знаю, — грустно ответила девушка. — Но всё равно, с ним...

Настаивание на своём — замечательное качество, и мне иногда искренне жаль, что моё личное упрямство теперь проявляется исключительно по долгу службы, а в бытовых человеческих отношениях предпочитает пасовать. Наверное, оно просто стало взрослее и мудрее.

Девочка, ты совершенно права. Права хотя бы потому, что не меняешь своего мнения в зависимости от ситуации. И я не могу не согласиться:

— Всё равно, с ним тебе было бы лучше.

— Ты не обижаешься?

— Нисколько. Я всё понимаю.

Она шагнула в услужливо распахнутую швейцаром дверь:

— Прости, иногда я ужасно себя веду.

— Ты замечательная. И зря считаешь ужасной свою искренность.

— Но тебе было неприятно, я видела.

— Сейчас это не имеет никакого значения. Иди и смело занимайся своими делами.

— А ты?

— А я тихо посижу в уголке.

Впрочем, именно «посидеть» мне и не удалось. По причине того, что изо всей мебели в парадном зале особняка присутствовали только официанты, разносящие напитки.

Моя семья никогда не входила в круг именитых, богатых или знаменитых, а прежняя работа не предполагала частых выходов в высший свет, поэтому сборища, подобные сегодняшней вечеринке благотворителей, не успели стать привычными и понятными. Я смотрел на бликующие в ярком свете люстр лацканы смокингов и на многоцветие дамских туалетов, смотрел на заштукатуренные морщины и жёлтые от табака, зато отягощённые перстнями пальцы, на шёлковые пояса, шарами вздувающиеся поверх наетых животов, на мочки натруженных массивными серьгами ушей, на губы, с утра до вечера натирающие мозоли только в двух упражнениях: фальшивой улыбке и снисходительном презрении... Я смотрел куда угодно, лишь бы не встречаться взглядом с кем-то из «поднявшихся над».

Страшно видеть в чужих глазах непонимание, особенно если оно искреннее. Правда, подобный гость в собственных глазах тоже не лучший вариант, попахивающий визитом к психиатру, но когда рядом с тобой дышит, разговаривает, двигается и думает вполне обычный человек с полным комплектом конечностей, с набором мыслей вполне привычного для всех хомо сапиенс содержания, и в то же время ваши миры отделены друг от друга непреодолимой стеной... Чувствуешь себя жутковато.

— Аперитив? Минеральная вода?

— Нет, спасибо.

Получив отказ от присоединения к обществу потребителей жидкости, официант растворился в толпе приглашённых не менее искусно, чем скаут в лесу.

Пить на голодный желудок? Увольте, голова и так тупеет от гула голосов, не попадающих в такт моим ощущениям, хорошо хоть, приглашённый скрипичный квартет извлекает из своих инструментов нечто среднее между завыванием и ликованием. Музыка всегда готова принять на себя фокус сосредоточенности, а благодаря наличию хоть какого-то, да ритма, помогает удерживаться от соскальзывания в море блуждающих по зале мыслей. Мыслей, написанных на знакомом, но почти ненавистном языке.

Расслоение общества существовало всегда, как учит нас история: в древности, в средние века, в эпоху зарождения капитализма, и будет существовать, продвигается ли мир вперёд по спирали развития или деградирует. Ничего не поделаешь. И чертовски правы те, кто предупреждает об опасности углубляющегося разделения на богатых и бедных, только меня больше пугает не имущественная разница, а разница сознаний.

Человеческий ум очень легко и очень быстро привыкает к комфорту окружающей обстановки, гораздо быстрее, к примеру, чем тело учится выносливости. И если не происходит постоянной смены условий существования, привычка жить сытно и красиво намертво впечатывается в подсознание, то бишь, выходит из-под контроля разума, а это чревато большими проблемами при кардинальном изменении ситуации. Да, потеряв высокое положение в обществе, мало кто умирает физически, но морально... Вокруг всегда полно таких живых мертвецов, нужно только приглядеться повнимательнее.

Конечно, можно научиться довольствоваться малым. Можно превратить себя в аскета и альтруиста. Но обычно результат оказывается слишком невзрачен, чтобы добиваться его упорным трудом. Проще и удобнее жить прошлым, воспоминаниями о коротком полёте и завистливой ненавистью к тем, кто удержался в вышине.

Чего греха таить, я тоже не святой. Да, согласие на эксперимент по большей части было дано под влиянием искреннего намерения принести пользу обществу, но положа руку на сердце, признаю: хотелось и самому, как личности, стать сильнее, значительнее, замечательнее, в конце концов. Да, в самой глубине души, но хотелось. Это стало понятно, как только мои надежды столкнулись с реальностью, признали поражение и безоговорочно капитулировали. Впрочем, аскета из меня не получилось, и я по-прежнему с удовольствием пользуюсь благами цивилизации, научно-технического прогресса, а также пенсионного обеспечения, позволяющего не заботиться о пропитании. Касательно же альтруизма затруднюсь с ответом, взять хотя бы факт моего присутствия на этом званом вечере. Выгода для меня имеется? Вряд ли. Зато налицо выгода для семейства Кене и трата моего свободного времени. Но разве я альтруист? Повстречай меня Гельмут в другом расположении духа, никакой договорённости не состоялось бы, так что, границы моей жертвенности заканчиваются аккурат в том милейшем месте, где живут мои личные потребности. Но если в качестве точки отсчёта по шкале альтруизма взять здешнее общество, то пора начинать ощупывать спину на предмет прорастающих ангельских крыльев.

Нужно посочувствовать господам, затянувшим горло «бабочками», и дамам, влезшим в тесные корсеты, чтобы создать подобие приличной фигуры: они тратят не свободное время и не с целью оказать кому-то любезность. Они работают. На своё благополучие и своё будущее. Самая мерзкая работа, кстати, ведь её нельзя бросить, иначе бурное течение бизнеса выбросит тебя на берег и оставит не у дел. В этом смысле я почти безгранично свободен, утром переступая порог салона, а вечером пораньше сбегая домой. А всё почему? Потому что не задумываюсь о будущем.