Александр Марков - Пирровы победы Страница 59

— Габор? — переспросил он, положив труп рядом с краем моста, и тоже заглянул вниз. Он увидел тело своего друга, придавленное конем.

— А ты сам не видишь? — раздраженно бросила Леонель.

— Я достану его.

— Нет.

— Я успею.

— Я могу достать его быстрее, чем ты. Не в этом дело.

— В чем же?

— Ты его хочешь похоронить?

— Да. Он ведь не только слугой мне был, но и другом.

— Выроешь могилку, холмик насыплешь. Да? — Да.

— Глупо. Очень глупо! — Леонель остановила жестом Стивра, который хотел что-то возразить. — Я твои чувства понимаю и даже разделяю. Но как ты думаешь, что сделают инквизиторы, когда обнаружится, что отряд, который был оставлен охранять мост, исчез? Что с ним стряслось — никто не знает. Никто ничего не видел. Свидетелей не осталось. Но зато рядышком с мостом появилась свежая могилка. Они ее вскроют. Раскопают. Найдут труп Габора. Они его опознают, ведь твое и его изображения разосланы по стране. Ты представляешь, какую они облаву организуют? Они на ноги всех, кого смогут, поднимут, будут нас искать, пока не найдут. Ты этого хочешь?

— Нет.

— Я тоже. Отлично, что ты все понял. Я и так много времени потеряла, чтобы тебе все это растолковать. Молись, чтобы по дороге никто не пошел.

— А если его просто похоронить. Я верхний слой срежу, могилу выкопаю, потом верхний слой верну. Ты же сможешь сделать, чтобы он опять сросся? Никто ничего и не заметит.

— Ты опять за свое? Да, я смогу срастить верхний слой, но это оставит магический след. Я не смогу надолго отбить его запах, любая ищейка его быстро найдет. Все, хватит об этом. Неси остальных.

«Будь у меня не два глаза, а побольше, хотя бы три, — подумала Леонель, потом представила эту картину и замотала головой, испугавшись, что мысли эти ее могут быть восприняты как желание. Увлекшись, она произнесет нужное заклинание и у нее действительно появится третий глаз на лбу или на затылке. — Нет, нет, пусть уж все остается все как есть».

Но будь у нее действительно три глаза, то один она оставила бы себе, а два других одолжила. Вторым своим глазом она смогла бы видеть что тебе белка, прячущаяся в листве дерева, растущего по одну сторону моста, а третьим — как тот суслик, который как раз выбрался из норки, встал столбиком на задние лапки и нюхал воздух по другую сторону моста. Никто бы к ним тогда не подобрался незаметно.

В небе кругами летала сойка. Леонель отдала один глаз ей. А тот, что был на ее лице, в одно мгновение стал неживым, точно остекленел. Такие обычно бывают у калек. Они любят вытаскивать их из глазницы и показывать окружающим. Леонель отвернулась, не потому что ее с этим остекленевшим глазом мог увидеть Стивр, просто ей надо было срочно браться за дело. Она присела на корточки и начала водить рукой над речкой, что-то шепча.

Слова были непонятные. Стивр их никогда бы не запомнил. Он поплелся к песчаной крепости. Возле входа сидела собака, точно охраняла его, но охранять там было уже нечего. Когда Стивр подошел, она оскалила зубы, зарычала, потом прыгнула. Стивр отшатнулся, на всякий случай выставил руки, совсем забыв, что собака сидит на поводке и если к ней не приближаться, то она совсем не опасна. Поводок удерживал ее буквально в воздухе. Она неуклюже упала, захрипела, точно подавилась чем-то. Мертвый инквизитор, чей вес ее еще удерживал, застрял между мешками в проходе. Очевидно, она затащила его внутрь, когда все там осматривала, а теперь не могла вытянуть обратно.

— Ну и что мне с тобой делать? — спросил Стивр, глядя собаке в глаза.

Та опять зарычала, и Стивр понял, что она сейчас опять прыгнет. Она будет бросаться так раз за разом, пока не порвется поводок или не рухнут стены песчаной крепости, и тогда она наконец-то сможет вытащить наружу тело инквизитора.

— Что же мне с тобой делать? — повторил Стивр.

Он любил собак больше всех домашних зверей. Родители его всегда держали несколько псов. Они бродили по замку, забирались в детскую, просовывали алые трепещущие языки сквозь деревянную решетку, что огораживала кровать Стивра со всех сторон, чтобы он не упал (он ведь и ходить-то еще не мог), и лизали ему лицо. Стивр забыл о многих игрушках, которые у него были, но эти теплые, влажные прикосновения запомнил навсегда.

Он знал, что ему ответит Леонель, если он задаст вопрос ей, а не собаке: «Убей. Свидетелей остаться не должно».

Стивр вытащил меч. Собака смотрела ему в глаза, а он взгляда этого выдержать отчего-то не мог и все отводил свой. Окажись на его месте палач, то работу свою выполнил бы без всяких угрызений совести и в глаза не то что собаке взглянул бы, а кому угодно.

В этот момент собака прыгнула, Стивр инстинктивно отмахнулся от нее, лезвие врезалось животному в бок, запуталось в шерсти и лишь чуть порезало шкуру. Она отпрянула, завизжала, стала зализывать кровь, брызнувшую из раны. Удар этот оказался не смертельным. Кстати, палачи, которым приказывали отрубить у приговоренного голову, тоже не всегда с первого раза с заданием своим справляются. Лезвие застревало в позвонках, а умирающий еще мог что-то хрипеть и сыпать проклятиями, понятными только ему самому, да тем, кто на небесах или под землей сидел и к кому он в эти секунды обращался.

Завывание собаки тоже было проклятием.

«Гори все огнем!» — Стивр поднял меч…

— А-а-ах-х-х!!! — Он вложил в этот удар всю свою силу, чтобы быстрее покончить с четвероногим противником. От такого удара и доспех мог рассыпаться. Лезвие прошло сквозь шкуру, мышцы, шейные позвонки и остановилось, только ударившись о камни моста, высекая искры. Из пасти животного вывалился язык. Теплый, влажный, шероховатый. Когти еще несколько секунд скребли по камню, оставляя глубокие бороздки.

Тела инквизиторов, что находились внутри песчаной крепости, были растерзаны. Стивр видел таких мертвецов. Это когда человек превращается в месиво. Обычно такое бывает, если на противнике вымещают злобу: убивать уже практически некого, но кровь в жилах все никак не может успокоиться после битвы.

Один инквизитор склонился к стене крепости, на лице у него были четыре глубокие борозды, которые проходили через оба глаза и делили почти пополам нос, у другого на груди запеклась огромная рана, видимо, Леонель ударила его всей пятерней, пробила броню своими стальными когтями и разворошила все его внутренности.

Хм, «утренняя звезда», у которой на древко нанизан не один шипастый мячик, а два или три, оставляет куда как более жуткие раны. Стивр вспомнил северных варваров, которые в Стринагарском ущелье превращались в волков. Хорошие наемники.

Он обрезал поводок, поднял обезглавленное тело собаки, понес к Леонель. Собака была легкой. Кровь все еще лилась из раны. За Стивром тянулся алый след. Разумнее было бы начать с инквизиторов. У них раны уже не кровоточили.