Татьяна Шуран - Матка Страница 59

Преобразование человеческого организма происходит в несколько этапов. Сначала тело как бы опустошается изнутри, а наиболее крупные жизненно важные органы стягиваются в центр корпуса, перемалываются и сращиваются в единую систему. Кровь в это время полностью впитывается в каменные нити. Человек на этой стадии медленно впадает в кому.

Затем начинается этап формирования внешнего скелета. Кости растворяются, преобразуются в камень и вытягиваются на поверхность тела. Выглядит это как постепенное появление на разных участках кожи каменных пятен, которые постепенно образуют монолитные гладкие пластины. При этом к жертве вновь возвращается сознание, если без коконов и яда — опять начинаются судороги и дикий крик. Один испытуемый мне цепи на лабораторном столе порвал, а уж они были неподъемные. Постепенно каменный скелет полностью заменяет кожный покров, формируются дополнительные конечности и крылья, фигура, независимо от первоначального облика носителя, обретает стандартные пышногрудые параметры.

Последний этап — поражение головного мозга. Каменные споры, занесенные в голову через кровь, сжимают мозг, поднимают его в область макушки и превращают в орган телепатического восприятия, которому нет аналогов не только в человеческом организме, но и во всей природе. Жертва опять впадает в оцепенение, на этот раз навсегда. Завершение процесса легко идентифицируется внешне — наступает стадия каменных глаз, то есть человеческие глаза превращаются в твердую поверхность, как у статуи. После этого в освободившемся объеме черепной коробки формируется гигантская челюсть, и все. Получается зрелая рабочая особь, которая быстро разламывает кокон и приступает к выполнению своих функций в гнезде.

…

Глеб.

— Значит, ты считаешь, что таким образом можно стимулировать регенерацию тканей? — Матка уложила голову Тасманову на плечо, но на ее гладком круглом лбу читалось, что мысленно она осталась в мастерской.

— Посмотрим, — неохотно отозвался Тасманов. — Это будет вариант линьки. Лучше, чем ничего.

— Я только одно не могу понять… Не практичнее ли, выбросив поврежденную особь, произвести вместо нее новую?..

— Златка, не загружай, пожалуйста, умным свою… зубастую головку.

Матка насупилась.

— Скажи, что любишь меня, — неожиданно перешел он на другую тему.

— Зачем? — удивилась Матка.

— Просто скажи, и все! — потребовал Тасманов.

— Я люблю тебя, — послушно проговорила Матка.

— А я тебя — нет!

Матка сердито пихнула его локтем и встала, но он прижал ее к себе и стал покрывать поцелуями ее плечи и шею.

— Останься со мной сегодня ночью…

Матка задумалась.

— Мне вообще-то удобнее через пару дней, — нахмурилась она, отстраняясь.

— Останься, пожалуйста, — взмолился Тасманов, пытаясь удержать ее за талию. — Считай это бессмысленным человеческим капризом. Пожалуйста.

Заметив, что Матка колеблется, он добавил уже более деловым тоном:

— Иначе завтра в лаборатории я пальцем не шевельну! А у стабилизирующего раствора выдержка, между прочим, не больше суток!

Матка замерла.

— Да ведь у тебя все образцы распадутся!

— Ну и к черту! — отрезал Тасманов.

Взглянув в его пылающие болезненной страстью и яростью глаза, Матка смилостивилась.

— Ну, с этого нужно было начинать, — примирительным тоном заявила она, изобразила дежурно-призывную улыбку и плавным движением опустилась обратно на подушки.

Тасманов проснулся от брызнувшей на него крови; Матка чавкала человечиной, зависнув на потолке.

— Приятного аппетита, — мрачно процедил он. Матка небрежно кивнула ему сверху:

— С добрым утром.

Тасманов с трудом сел на кровати.

— Черт, как болит голова, — поморщился он.

— Надо было меньше меда пить, — менторским тоном заметила Матка. — Я, кстати, не поручусь, что в таких количествах он не вызывает привыкание.

Тасманов заставил себя встать и дойти до ванной.

— А я, может быть, хочу… попасть в какую-нибудь чудовищную зависимость… и умереть.

— Почему тебя сильнее всего привлекает то, что для тебя опасно? — философски протянула Матка.

— Самое меткое замечание обо мне, которое я когда-либо слышал, — Тасманов плеснул в лицо ледяной воды. — Я об этом не думал.

— Ты необъяснимый человек, Причудник, — заявила Матка, беспечно покачиваясь под потолком.

Тасманов нетвердым шагом направился к двери.

— Я надеюсь, ты в мастерскую? — требовательным тоном напомнила Матка.

— Дай хоть кофе выпить, — устало отозвался Тасманов. — А вообще, да. У меня появились кое-какие новые идеи.

— Я попозже зайду посмотреть! — крикнула Матка ему вдогонку.

Расшифровка стереографической записи:

…

Мы попробовали пригласить еще одного мужика. Было круто. Она позвала кого-то из пленников, кого уже раньше использовала, так что он не очень удивился. Сначала она отдалась ему. Раньше я, наверное, озверел бы от ревности, но теперь мне даже понравилось наблюдать за ней со стороны. Она обслужила его в этой своей обычной обстоятельной манере, когда непонятно, то ли она задыхается от страсти, то ли вообще думает о чем-то постороннем. Потом мы взяли ее вдвоем. Дальше я плохо помню, увлекся. Но она, кажется, постепенно вошла во вкус; когда мы отпустили ее, она откинулась назад, обвила мою шею руками и пробормотала:

— Ох, Глеб… — хотя вообще редко называет меня по имени.

Она вся дрожала, но я чувствовал, что ей хочется еще, поэтому сказал тому парню:

— Ну что, теперь ты сзади? — а он так на нас посмотрел, как будто впервые увидел, но подчинился.

Когда она заснула, он снова взглянул на меня с каким-то неопределенным выражением и спросил с некоторым сомнением:

— А сами вы — человек?..

Я говорю, нет, я — призрак человека. Как тень отца Гамлета. Он помолчал, поизучал меня искоса, потом наморщил лоб и говорит:

— А вы не архитектор часом?..

Я отвечаю, нет — я монтажник-высотник по профессии.

Он замолчал, кажется, подумал, что я сумасшедший, но потом все-таки кивнул на Матку и спросил вполголоса:

— А это кто?..

Я сказал, я не знаю. А вообще трудно было не засмеяться — как это люди не понимают очевидных вещей? Вот от подобного нежелания самостоятельно соображать и происходят потом всякие неприятности, вроде так называемой Божиярской катастрофы.

Позже она мне призналась, хотя я и сам понял, что чем больше, как она выражается, самцов, тем ей приятнее, просто она не говорила мне из вежливости, потому что думала, как бы со мной истерика не случилась. Раньше, наверное, так оно и было бы, но теперь, кажется, я стал лучше ее понимать.