Галина Романова - Одна на две жизни Страница 6

Однако после того вечера, когда Ариэл познакомился с Агнией, он, по словам Марека, изменился. Словно решил взяться за ум и наверстать упущенное. Стал чуть ли не ежедневно посещать лабораторию, подал документы о восстановлении его в звании вольного слушателя, ночевал только в общежитии, в апартаментах сводного брата, почти перестал куда-то отлучаться без ведома Марека… И неизменно сопровождал его на все свидания с Агнией. Девушка же его избегала. Он ее не то чтобы пугал — с первых дней было ясно, что Ариэлу она нравится. В присутствии Марека он держался в тени, когда они ходили куда-то всей компанией, от него и двух слов за весь день нельзя было добиться. Но тяжелые взгляды, которые он бросал на девушку и ее жениха, говорили сами за себя.

…На похоронах его не было — во всяком случае, Агния не могла вспомнить. И вообще за все три месяца он почти не появлялся в ее жизни, заходя лишь несколько раз, в первые дни ее вдовства.

Так было до сегодняшнего вечера. Зачем, ну зачем он пришел? Она же только-только начала успокаиваться! Чего он добивается? Хочет окончательно разрушить ее жизнь, от которой и так совсем ничего не осталось? Ну почему это случилось именно с нею? Почему Марек, умный, добрый, веселый, милый Марек лежит в могиле, а этот тип сидит здесь, закинув ногу на ногу, и как ни в чем не бывало смотрит Агнии в лицо? Почему жизнь так несправедлива?

Подняв глаза, молодая женщина встретила прямой открытый взгляд человека, которого она ненавидела. Гость рассматривал ее пристально, словно ощупывал.

— Ты стала совсем другой, — негромко промолвил он. — Побледнела, осунулась. Выглядишь плохо.

Агнии было наплевать, как она выглядит. Уже три месяца она не вылезала из траурных платьев, выходя из дома, опускала на лицо вуаль, перестала пользоваться косметикой. А зачем, если жизнь кончена? Но неожиданно слова этого мужчины причинили ей боль.

— Ничего себе! Умеешь ты сказать женщине приятное! — воскликнула она.

— Это не комплимент, а констатация факта. Я тебя не видел несколько недель. За это время ты ужасно переменилась. Если не возьмешь себя в руки, добром это не кончится.

— Ты жестокий…

— Какой есть! — Тонкие губы тронула кривая усмешка. — Я не Мар, красивые слова говорить не умею!

— Марек… он был… таким…

Вспомнив мужа, Агния почувствовала, как горло сдавила знакомая боль. Не в силах бороться с нею, молодая женщина уткнулась лицом в колени, пытаясь сдержать подступающие слезы.

Скрипнуло кресло, когда с него встал мужчина. Прошел к столу.

— Не реви, — послышался голос, который она ненавидела. — Слезами горю не поможешь!

Агния не выдержала и все-таки разрыдалась.

Отец Мило был молельщиком. Каждое утро он обходил кладбище Невинных Душ, особое внимание уделяя могилам детей и тех, кто похоронен совсем недавно. Возле таких захоронений он задерживался, опускаясь на колени, и читал заупокойные молитвы. Иногда обходил надгробие по солнцу, окропляя святой водой и выкладывая на камень освященные на алтаре кусочки пресных лепешек-облаток. Если встречал родственников, утешал их, как мог, беседовал и за небольшую отдельную плату соглашался провести на могиле одну из ночей, молясь за душу усопшего.

Каждый день он обходил могилы по новому маршруту — ведь люди умирали чуть ли не ежедневно, — а возвращался всегда одной и той же дорогой. Мимо надгробия, усыпанного цветами так обильно, что камень с надписью уже почти скрылся за букетами. Большая часть цветов успела высохнуть, и отец Мило уже думал о том, что весной надо будет прислать сюда могильщиков, чтобы те убрали сухие и гнилые стебли, освободив место для новых подношений.

Просто удивительно, что все это — дары одной-единственной женщины! Отец Мило видел ее иногда. Молодая и довольно привлекательная вдова. Всегда с опущенной вуалью, всегда с охапкой свежих цветов, всегда молчит. Отец Мило пробовал заговорить с нею, понимая, что иным необходимо выговориться, но эта женщина либо молчала, либо начинала плакать.

Дерево над могилой вроде было то же самое, но вот сама могила… Молельщик даже остановился, озираясь по сторонам. Ошибиться он не мог — не первый раз проходил усыпанной гравием и первыми опавшими листьями дорожке. И не так уж много было кленов на кладбище, чтобы перепутать. Но вот знакомый холм из цветов казался чужим.

Отец Мило свернул с тропинки, идя по осенней поникшей траве, и в удивлении покачал головой. Сваленные грудой букеты были раскиданы как попало. Несколько штук отлетело на соседние могилы. Такое впечатление, что кто-то пытался докопаться до надгробной плиты, очень торопился и действовал кое-как, второпях. Сама надгробная плита казалась слегка сдвинутой в сторонку, словно кто-то пытался приподнять ее. Хорошо еще, что каменный постамент в изголовье не тронули.

Молельщик огорченно покачал головой. Кто бы мог сотворить такое?

Обойдя могилу, он собрал разбросанные по сторонам цветы, сложил их на прежнее место, постарался кое-как придать холму первоначальный вид. Закончив работу, поспешил к храму, раздумывая, стоит ли сообщить о происшествии отцу настоятелю.

Время от времени такое случалось — обязательно находился кто-нибудь, кто разрывал могилы. Как правило, это были грабители, узнавшие о том, что вместе с каким-нибудь богачом на тот свет отправились ювелирные украшения. Иной раз могли вскрыть могилу, чтобы забрать на память прядь волос умершей возлюбленной или матери — если убитый горем родственник по каким-то причинам не успевал сделать это до похорон. Однажды какой-то влюбленный поэт положил вместе с предметом своей страсти альбом со стихами. А когда ему некоторое время спустя предложили издать его произведения, разрыл могилу, выкрал стихи и продал их. Несколько раз крали и сам труп, оставляя в могиле только пустой гроб. А что на сей раз? Вроде бы ничего не тронуто, лишь подвинули могильную плиту. Но кто и зачем? Ответа на этот вопрос у отца Мило не было.

Тот вечер закончился тяжело. Агния сидела в кресле и ждала, когда же уйдет Ариэл. А он вел себя так, словно имел полное право здесь находиться. Верная Лимания принесла пироги и крутилась в комнате, вытирая несуществующую пыль и наводя порядок, хотя все и без того было идеально. Она отыскивала для себя одну за другой причину остаться, пока Ариэл не цыкнул на сатирру:

— Убирайся вон!

Подпрыгнув от неожиданности, та метнулась к порогу, и Агния выпрямилась. Она боялась этого человека, но и злилась на него.

— Как ты смеешь повышать голос в моем доме?

— Смею, — ответил Ариэл, жестом приказывая горничной закрыть за собой дверь с той стороны. — Нам надо поговорить!