Андрей Посняков - Шпион Темучина Страница 6

Надо сказать, с течением времени Баурджин приобрел известность как мужественный, умелый и хитроумный вожак, сначала – среди своих друзей, бывших изгоев, а затем и среди многих других людей. Ему даже удалось оказать немаленькую услугу некоему Темучину – вождю набиравшего силу объединения кочевых племен. Будущему Чингис-Хану. Поначалу Дубов, памятуя про татаро-монгольское иго, даже подмывал его убить, но… Для подавляющего большинства кочевых племен власть Темучина была наименьшим злом, пожалуй даже – и не злом вовсе, а необходимым средством защиты от алчных соседей. Что же касается Руси – к ней будущий Чингис-Хан, по сути, не имел и вовсе никакого касательства.

В общем, случилось так, что Баурджин-Дубов из врага превратился в преданного соратника Темучина, распутав гнусную паутину предательства, сотканную обворожительной цзинской шпионкой Мэй Цзы. За что и был жалован немалым кочевьем, ну и титулом нойона – степного князя – в придачу.

Правда, наслаждаться покоем долго не пришлось – Темучин вовсе не забыл умного и предприимчивого соратника, периодически поручая ему то или иное дело. Вот как сейчас…

Вернее, не сейчас, а еще в июне…

Глава 3

Глаза и уши хана

Июнь 1201 г. Восточная Монголия

Путь наших предков долог был и крут,

Столетия качались за плечами.

Какие маки цвели в долине! Рассыпанные крупными ярко-алыми звездами по зеленому склону холма, они – да и не только они, вообще весь пейзаж – казались сошедшим со знаменитой картины Клода Моне, которую Дубов видел сразу после войны в Париже, когда гулял там со своей будущей женой Татьяной. Картина так и называлась – «Дикие маки». Вот уж, действительно, дикие – трепетали на ветру огненно-красными гривами, словно тахи – вольные лошади пустыни.

Стоял та чудеснейшая пора – самое начало лета, – когда долины и сопки расцветают после зимней спячки, покрываясь густой высокой травою и сверкающим многоцветьем. Синие колокольчики, небесно-голубые васильки, трехцветные, желто-бело-фиолетовые фиалки, сладко-розовые копны клевера, пурпурный иван-чай, ромашки, одуванчики, незабудки, покрытые бело-розовыми цветками кусты шиповника, и, конечно, маки… Баурджин специально сделал крюк, проехав по склону сопки – полюбоваться. Вот еще бы домик добавить на горизонте у леса, да женщину с зонтиком – и точно, Клод Моне – «Дикие маки»! Все похоже – и яркие цветы в густо-зеленой траве, и редколесье на горизонте, вот только небо… У Моне – облачное, с небольшими проблесками синевы, а здесь – насыщенно-голубое, чистое, прозрачное и высокое. Хорошее небо! И солнце…

Спешившись, Баурджин наклонился к цветам, понюхал. И краем глаза заметил какое-то движение на склоне холма. Выпрямился, приложив ладонь к глазам, увидев скачущего во весь опор всадника на белом коне. Точнее, всадницу в темно-голубом дээли с темно-каштановой гривой непослушных волос, развевающихся за плечами, словно боевое знамя. Дээли по-мужски охватывал пояс – хотя обычно женщины ходили неподпоясанные, – за спиной виднелся охотничий лук.

Баурджин улыбнулся, узнав жену. Другой бы на его месте забеспокоился – с чего бы ей так нестись, может, случилось что? – однако молодой нойон прекрасно знал, как любит скорость его женушка ничуть не меньше, чем любой воин.

– Хэй, Джэгэль! – улыбаясь, Баурджин помахал рукой.

Осадив лошадь на полном скаку, Джэгель-Эхэ спрыгнула в траву:

– В нашем кочевье гости, муж мой!

– Гости?! Вот так радость! – Нойон крепко обнял жену и поцеловал в губы. – И кто же к нам пожаловал? Погоди, не говори – сам угадаю… Ммм… Кооршак вернулся с дальнего кочевья?

Джэгэль-Эхэ подбоченилась:

– Нет, не угадал!

– Тогда… Гамильдэ-Ичен!

– Гамильдэ? – Женщина хохотнула. – Какой же это гость? Это свой.

Баурджин задумчиво почесал затылок:

– Ну, тогда… Ха! Неужели – мой анда Кэзгерул Красный Пояс? Собрался-таки наконец нас навестить.

– Жаль, конечно, но это не он.

– А! Никак сам Боорчу-хан пожаловал – он давно грозился приехать на первую стрижку. А что, уже пора подстригать нашего Алтан Болда? Жаргал – точно еще не пора, мала слишком.

– Да и Алтан Болд еще не слишком взрослый для первой стрижки.

Алтан Болд…

Баурджин улыбнулся. Родившегося два с половиной года назад сынишку и впрямь рановато было еще подстригать, не говоря уже о годовалой дочке. И сыну, и дочери имена придумала Джэгэль-Эхэ, такой уж у них с Баурджином был уговор – первенцев она называет, а уж остальных – муж. Баурджин тогда махнул рукой, согласился. Дочку-то хорошо Джэгэль назвала – Жаргал – «Счастье», а вот сына… Алтан Болд – «Золотая сталь»! Во, имечко! Хорошо, не «Деревянный камень»! Вообще-то, Алтан – так звали одного дедушку Джэгэль-Эхэ, а Болд – другого. Ладно, пускай будет Алтан Болд. Зато следующего сына будут звать – Петр! Тоже в честь дедушки. А дочку – Татьяна. Как любимую жену… там…

– А может, и в самом деле, по осени подстричь Алтан Болда? Устроим праздник, повеселимся… – Баурджин мечтательно прикрыл глаза.

Первая стрижка волос у ребенка – всегда большое и радостное событие со множеством гостей, когда все поздравляют родителей, веселятся, поют веселые песни, да пью крепкую арьку. Да, Боорчу бы, кончено, не упустил бы такой случай – давно они уже с Баурджином не пьянствовали. Хорошо бы…

– О чем задумался, супруг мой? – улыбаясь, Джэгэль-Эхэ ласково погладила Баурджина по волосам. Кстати, у Алтан Болда тоже были светлые волосы, и такие же, как у отца, глаза – зеленовато-карие. А вот Жаргал, кажется, пошла в маму.

– Задумался? – хитро прищурился Баурджин. – Сказать по правде, хочу сейчас же содрать с тебя дэли да завалить в траву!

Джэгэль-Эхэ рассмеялась и медленно сняла пояс:

– Завалить в траву? Так в чем же дело?

Поцеловав жену, молодой нойон распахнул ее одежду, обнажив стройное тело с мягкой шелковистою кожей оттенка светлой бронзы. В темно-карих блестящих глазах молодой женщины бегали золотистые чертики…

Быстро освободившись от одежды, они упали в траву…

Качались красные маки. Дикие маки. Дикие…

– Так кто ж к нам все-таки приехал? – погладив жену по плечу, наконец осведомился нойон.

– Ах, да, – Джэгэль-Эхэ потянулась, гибкая, словно рысь. – Некто по имени Эрдэнэт, молодой, но важный. Говорит – нукер самого Темучина. Не один приехал, со свитой… – женщина неожиданно вздохнула. – А Темучин оказывает тебе почет. Видать, опять что-то ему понадобилось.

– Да уж, не без этого! – Баурджин самодовольно улыбнулся – все ж таки ему было приятно внимание великого хана. Ну, пока не единственно великого, был еще и старый Тогрул – Ван-хан, – которому Темучин приходился вассалом. Темучин… Друзья называли его – Чингисхан – Хан-Океан, Хан-Вселенная. Пока только друзья так звали. Ничего, пройдет время…