Ольга Елисеева - Нежная королева [= Хельви — королева Монсальвата] Страница 6

В столице наступила оттепель, легкий весенний ветерок долетал с реки. Рыхлая сырая земля еще не покрылась зеленью, но монахи уже начали возделывать грядки для будущих посадок. Так рано можно было сеять только редис, укроп с петрушкой да салат, но и они были для обитателей монастыря большим подспорьем, ведь в госпитале аббатства всегда находилось много больных — в основном, истощенных зимним недоеданием крестьян, буквально приползавших в столицу в надежде подкормиться. После войны их казалось особенно много.

Отец Робер опустил кисть в ведерко с известкой. Он красил стволы старых яблонь во внутреннем дворе трапезной. Епископ глубоко вздохнул и выпрямился, его преклонные годы уже не позволяли много работать в саду, но он так любил свои посадки! Еще чуть-чуть, и здесь наступит настоящий рай. Белая кипень цветущих яблоневых деревьев, ровным квадратом растущих вдоль галереи, предавала этому месту неземную радость и неземной покой.

Епископ любил пребывать в аббатстве больше, чем во дворце, где, согласно своему сану, занимал целый этаж богато обставленных комнат. Хельви всегда умела подчеркнуть высокое положение своего старого советника и друга. Бывшего друга. Отец Робер хорошо это знал. Она не простила, и никогда не простит ему смерти Роже де Монфора. Той давней истории, когда королева, узнав, что человек, которого она любит — предатель — подписала смертный приговор, но дала ему шанс бежать. Тогда отец Робер, ее наставник и учитель, своей властью помешал побегу. Все казалось слишком очевидно: имя молодой монархини, с первого дня ставшее символом возрождения Гранара, не могло быть связано в устах черни с именем изменника, с россказнями толпы о богомерзких культах Золотой Розы… Очевидно для всех, даже для Хельви. Отец Робер спас ее репутацию, и она была ему благодарна. Но с того далекого времени холодная полоса отчуждения пролегла между ними. Епископ хорошо помнил, как в тот роковой день, когда посланный им в погоню молодой рыцарь Симон д’Орсини доложил ее величеству о поимке беглеца.

Улыбка медленно стекала с губ Хельви, как вода по лезвию ножа. Взгляд королевы сначала потускнел, потом стал ледяным. Она не плакала. Во всяком случае на людях. Только потрепала исполнительного Симона, стоявшего перед ней, преклонив колено, по черным, как смоль, волосам и тихо сказала:

— Я никогда не забуду вам этой услуги, мессир д’Орсини. — при этом Хельви так выразительно смотрела на отца Робера, что у того не осталось ни малейших сомнений, к кому на самом деле относились ее слова.

С тех пор прошло девять лет, ни на шаг не сблизивших бывшего наставника и его ученицу. Епископ Сальвский не мог даже похвастаться, что королева исповедуется у него. Хельви предпочитала, спрыгнув где-нибудь на обочине дороги близ полуразвалившейся деревенской церкви, причаститься у простого сельского священника. Всякий раз у другого. Эта девочка все рассчитала — каждый из них будет как святыню хранить единственную в жизни исповедь королевы. Хотя грехи у нее, отец Робер хорошо знал, были самые тривиальные. Гнев («Этот собака Вебран берет деньги у Фомариона! Только из-за союза с Арвеном я не могу указать ему на дверь!») Ложь («Честный король — никакой король!») Прелюбодеяние («Мне 25 лет и последние десять пришлись на войны, значит на солдатский лагерь. Я не давала монастырский обет».) Немного уныния («Всем нужна королева, Хельви не нужна никому. Впрочем, мне тоже».)

Отцу Роберу всегда становилось больно от мысли, что эта гордая, чистая, как январский снег, девочка сделала с собой. Сделала, ради Гранара. Она так любила Монфора, но не подарила ему своей страсти. Колебалась, боялась оказаться отвергнутой, надеялась, как простая женщина, а потом потеряла все. Она была совершенно равнодушна к Дерлоку — своему первому мужчине — и отдалась ему со спокойным расчетом, укрепив свою власть. День за днем, час за часом епископ наблюдал, как его талантливая ученица с бесчувствием, достойным лучшего применения, убивала самое себя во имя Гранара и ради спокойствия людей, которые ей доверились.

Для Хельви не было хуже кары, чем не удержать страну, и страшнее преступления, чем предательство государем своих подданных. Но могла ли хрупкая молодая женщина так долго стоять одна? Ей нужен был второй удерживающий, такой же сильный и щедрый, как она, или гораздо сильнее. Возможно, он разбудил бы в ее душе заснувшую нежность и заново научил королеву доверять хотя бы тем, кого она любит.

Дерлок для этого не подходил. Он был слишком тщеславен и слишком напористо добивался личной власти. Хельви умела держать его в узде и использовать, когда надо, но отец Робер глубоко сомневался, что этот зазнавшийся горец может подарить ей счастье.

Когда-то они с королем Рэдриком и лордом Алейном Деми, герцогом Западной Сальвы обручили пятилетнюю Хельви и семилетнего сына Деми — Харвея, чтобы две ветви некогда могущественных сальвских королевских династий соединились воедино. Это было в славные дни Великого Сальвского Возрождения, когда из под обломков древней державы, уничтоженной набегами и распрями, вновь начало подниматься сильное королевство — Гранар — и к нему потянулись все разрозненные сальвские владения, давно подпавшие под руку соседей.

Лорд Деми, лучший друг и соратник Редрика — веселый Деми, беспечный Деми, верный Деми — изменил Беоту, ради великого дела объединения сальвов. Тогда казалось все возможным! Но силы были слишком неравны. Редрику удалось отстоять Гранар, а его друг был разбит и погиб. Западная Сальва вернулась в состав проклятого Беота, маленький лорд Деми принял герцогский титул и воспитанный вдали от родины теперь служил королю Беота. Это было особенно обидно, потому что Харвей, говорят, вырос хорошим воином, впрочем, как и все в его роду…

«Стоп, — сказал себе отец Робер, было поднявший кисточку с известкой, но так и не донесший ее до ствола. Густые белые капли падали на подол его серой сутаны. — Стоп». Он сам совершил когда-то обручение детей вот в соборе аббатства. Правда, это было давно, и последующие события, казалось, напрочь перечеркнули все, сделанное в угаре общего восторга. Но… обряд есть обряд, его никто не отменял, да и не может отменить. Во всяком случае всплыл благовидный предлог, мешавший королеве выйти замуж, пока обручение не расторгнуто. «Я должен по крайней мере сообщить об этом Хельви. — сказал себе отец Робер. — А там уж она пусть решает как знает. Хотя, на мой взгляд, это единственный шанс выпутаться из щекотливой ситуации».

— Или еще больше запутаться в ней. — ответила королева, когда епископ, не дожидаясь четверга, изложил ей свои мысли.