Владимир Васильев - Натиск на Закат Страница 6

— Ты, Илья, скажи, кто тебя научил болтать по-французски?

— Папа с мамой. Померли они, когда мне десять лет стукнуло, а дедок, что приютил меня, выправил мне документ. Так я стал носить фамилию Герой. Дедок мой охоч до шуток. А вообще-то я Гийом Геруа. Особистам об этом не докладывал.

— Здесь, Илья, нет особых отделов. Не дрейфь, рядовой Геруа, а мечтай о маршальском жезле. Но ты вызнал, где мы находимся?

— Так точно. В Вилтшире. Сам хозяин из каких-то абодритов, а соседи у него некие вилки. Или вилты. Он их и так и этак обзывает.

— В моих друзья детства Вилковы были. Сами из белорусов. Говорил их батя, что вилки, а по-нашему, волки — предки их. Люто с немцами бились, а потому называли тот народ лютичами. Они от немцев пришли, осели в Белой Руси и стали зваться литвинами. А прародина их рядом с землями ободритов. От тех ободритов, да будет тебе известно, пришёл князь Рюрик со своими людьми. Вот такая история.

Как-то криво ухмыльнулся Геруа.

— Про Рюрика знаю, капитан, но не слышал о волках.

— Не удивительно. Историю извратили или замалчивают, но для ликбеза нет времени ныне. Выяснил ли ты, какое число сегодня? Про год не спрашиваю. Агафья Петровна, моя училка в школе, весьма живо и в деталях рассказывала нам о Вильгельме Завоевателе.

— Никак нет, товарищ капитан, не успел спросить.

— Иди и выясни.

На выяснение потребовалось время. Шевалье Иван и Геруа отправились к некоему кастеляну. Точная дата была установлена после побудки кастеляна, то бишь, управляющего, который спросонья пробормотал, что точно не помнит, но, вроде бы, девятый день октября.

Рядовой Геруа и шевалье Уефф нашли-таки общий предмет для мужских бесед и битый час обсуждали избитую донельзя тему: о бабах. Со вздохом и печалью пришли к банальному заключению: «La vie est dure et les femmes sont chХres». Гийом повторил эту фразу для капитана по-французски прежде, чем выдать свой перевод: «Все беды из-за баб!» Белов, услышав перевод, усмехнулся.

— Да и нас сюда забросила ведьма в чёрном! — подытожил капитан, когда Илья поведал о злоключениях шевалье из-за интриг женской половины киевского терема Изяслава. Благородный рыцарь был убеждён в том, что в каждом гареме и каждом тереме правит сатана, несмотря на разные имена или обличье, и сатана в чёрном спровадила его из Киева к норманнам.

Изумлённый капитан спросил:

— Он что, и в гаремах отметился?

— С сарацинами сражался и пташек из гарема на свободу выпустил!

Часом позже, в парилке капитан размышлял на разные темы, связанные с извечным русским вопросом: что делать? Поспели они к большой разборке меж Гарольдом и Вильгельмом. Впрочем, разборки здесь некое перманентное состояние. Перебрав мысленно несколько вариантов, пришёл к выводу о том, что утро вечера мудренее. Лишь одно ему стало ясно: шевалье Ивану при любой власти не поздоровится; припомнят ему хождение под стягами Харальда Сурового, а потому, как говорил школьный дружок Вилков, «наилепший» вариант для шевалье — вновь покинуть Англию на некоторое время.

Капитан мылся и хлестал себя веничком последним: в парилке, предназначенной исключительно для шевалье и его сына, можно было париться только двоим.

К тому времени, когда капитан вышел в предбанник, его разведчиков и след простыл: ушли почивать. Из одежды у капитана была пара чистого белья и плащ. Всё обмундирование, по обещанию сержанта, местные бабы должны были постирать да повесить сушиться. Капитан посидел минуту-другую, приходя в себя после парилки, да достал из потайного кармана плаща тот «пистоль», что поднял с пола корабля-модуля. Тяжёлый пистоль! ТТ против него по весу как пёрышко. При свете лучины осмотрел, изучил и вроде бы понял, что и как должно срабатывать. Напялив кальсоны и сапоги, вышел на двор. Прохладная темень ушла, уступив место зябкому раннему утру. Начинало светать. Нашёл цель: верхушку дерева в полусотне метров. Большим пальцем утопил кнопку предохранителя. Похвалив себя за догадливость, прицельно, держа «пистоль» двумя руками, нажал на планку, что удобно легла под указательный палец, — и рука ощутила небольшую отдачу, но не увидел капитан ожидаемого им луча (а ожидаемого потому, что читал когда-то фантастику об инженере Гарине), не услышал капитан и звука выстрела. Мгновение спустя на землю стали падать срезанные ветви дерева. На шкале индикатора «пистоля» появилась красная полоска. Через две-три секунды индикатор вновь засветился только зелёным по всей длине шкалы.

— Вот оно как! — воскликнул капитан, повторяя любимое присловье своего сержанта.

Нырнув в предбанник, забрал свои вещи, затушил лучину, и пошёл к избе, осторожно посматривая под ноги, чтобы не наступить на пахучие «мины».

Третья глава О печальном происшествии на земле шевалье

Omnia mea mecum porto[5]

Девиз шевалье Ивана

Вовсе не колкое сено беспокоило Ивана, а тревожные видения, и, проснувшись — увы! — не в поздний, а в ранний утренний час, он вспомнил сон: его отец спешил к грузовичку, на котором Ивана увозили вместе с братьями Вилковыми и прочими парнями. Отец бежал по тропинке, протоптанной в траве от родного дома до колодца-журавля и до дороги, ведущей на железнодорожную станцию, но он уже не успевал, а потому помахал рукой и крикнул: «Береги себя, Ванюша!» В кузове грузовичка рядом с Вилковыми непонятно каким образом оказалась женщина в чёрном платье. «Мы тебя подвезём, — сказала она Ивану, — но ты должен помочь шевалье Хуеву. Берегись людей в сером». Она внушительно добавила, что помощь должна быть оказана для спасения шевалье, и, возможно, выдала бы иные ценные указания, но что-то взорвалось поодаль, женщина исчезла, а Иван проснулся. Грохнуло ещё раз где-то в непосредственной близи. От взрывов заложило уши, и Иван поковырял в правом ухе. «Ведь мылся! Ан нет, сера в ушах! И какой-то прыщик» — так показалось капитану, и он то ли раздавил тот прыщик, то ли, скорее всего, какое-то насекомое забралось в ухо, и он движением мизинца освободил ухо от инородной дряни. На мизинце, вроде бы, кровь.

— Едрить, клеща сковырнул! — в сердцах ругнулся Белов.

А чему удивляться? В избе даже при скудном свете была видна паутина и грязь. Заворочались бойцы, но, не услышав ожидаемой и самой неприятной команды, снова уснули.

Пробуждение было сродни нисхождению в ад, но не в дантов ад, о кругах которого как-то — не на уроке, а дома за чашкой чая — рассказывала ему его тётка, когда сравнивала судьбу любимого ею попа с судьбами мучеников, о коих поведал первый поэт Италии, а в ад душевных мук. Сердце сжалось от отчаяния. Ему стало тошно при мысли о том, что не увидит родителей и о том, что он, единственный у них сын, оставшийся в живых, их радость и надежда, уже никогда не сможет проявить сыновью заботу. Горестные мысли цеплялись, дробились и, будто камни из дробилки, падали и больно ударяли по голове, а он порывался утешить себя и успокоить тревожную сердечную боль: «Ситуация явно за рамками здравого смысла. А ведь это только начало или первый круг ада. В отличие от Данте рановато оказался в 'сумрачном лесу'. Ничего, выживем и здесь. Тот турист, что ходил по кругам с Вергилием, о фашистах представления не имел. А ведь его итальянская земля первой породила это зверьё… Значит, серые. Как и фашисты. Но немцев-то серыми не называли. Никто тебе, капитан, задачи ставить не будет. Раз проявил беспечность и оказался в заднице, думай сам. У тебя бойцы, и о них тоже должен думать, причём в первую очередь. Да нет, не в заднице ты, славянин, а у самых корней. Где-то уже думают о натиске на восток, где-то уже сжигают людей на кострах, где-то уже существует Священная Римская империя. Вот они — корни зла и европейского варварства. Вот тебе и вектор приложения силы. Сила-то скромная, но шорох наведём как диверсанты или партизаны. Хули-хулиганов будем бить! Ведьма выбросила нас в Англии. Так понял, шевалье Уефф знаком ей, или же она что-то знает о нём? Во сне ведь приснилось! Сон… а что сон? В вещие сны не верю. Не суеверен! Что до любителя амурных хождений, так он у себя дома. Посоветовать — посоветую. В любой, даже нелепой ситуации будем полагаться на здравый смысл. Итак, в наличии бойцы, — командир обвёл глазами горницу с бойцами, спящими на тюфяках, набитых сеном, — Сергея нет. Стало быть, ушедши до ветра. Оружие. Сержант приволок четыре 'мушкета'. Нет одного!..»