Далия Трускиновская - Молчок Страница 6

Овощевод отнес пустые ящики под навес и составил их многоэтажной стенкой. И таково было Тришкино везенье, что он окахался на самом верхнем этаже.

– Никиша! Автомобильный! – позвал Тришка.

Никто не откликнулся. И даже когда стало понятно, что автомобильный ухитрился остаться в машине, Тришка звал еще некоторое время. А потом замолчал и крепко затосковал…

Все его имущество осталось в подвале. Ни крошки продовольствия он не имел. Правда, судьба избавила его от ежа. Но ничего хорошего взамен не дала. Тришка даже не представлял, куда его завезли и в какой стороне город.

Одно он знал твердо – уж английский-то язык тут точно не понадобится…

Голод, страх и одиночество – горести, плохо переносимые домовыми. Настоящего голода они, кстати, и не знают – всегда сыщут, чего бы пожевать. Бояться же не привыкли – наоборот, это их всегда побаиваются. С одиночеством вообще забавно – домовой считает себя выше неразумного хозяина, однако хозяин с семейством его, домового, забавляют, и, живя в доме, приримая участие в деятельности человеческого семейства, он даже не задумывается о нехватке собеседников своего роду-племени.

Тришка целый день просидел голодный и одинокий. Страха в конце концов не стало – скорее всего. местные домовые даже и не знали, что вместе с автомобильным приезжал еще кто-то. А если и слушали шум, поднятый вокруг ежа, то решили, что горожане как приехали вдвоем, так и уехали. Правда, до таких умных вещей Тришка досоображался не сразу.

В конце концов он осторожно слез с ящиков и пошел вдоль стенки, натыкаясь на неизвестные и совсем ему непонятные вещи. Он был городским домовым уже в четвертом, чтоб не соврать, поколении, и отродясь не видывал простых граблей.

Хозяйство у овощевода было просторное, за навесом была теплица, за теплицей стоял длинный сарай с огромными воротами, туда Тришка и шмыгнул на всякий случай.

Он увидел каких-то железных уродов, вовсе не похожих на известные ему автомобили. Обходя один, на высоченных колесах, он обнаружил у стенки кое-что знакомое. Хозяева называли это «иномарка». Нарядная желтенькая иномарка была словно со зла запихана между грязнобокими чудищами. Тришка подошел поближе – и тут в него угодил камушек, пущенный чьей-то меткой лапой. Ойкнув, Тришка шлепнулся на задницу и потрогал бедро. Тут же пролетел другой камушек, но на сей раз незримый враг промахнулся. Поняв, что подлец спрятался за колесом иномарки, Тришка кинулся прочь. За порогом сарая он споткнулся, шлепнулся и тут же услышал человечьи шаги. Перекинувшись на всякий случай котом, он сел ждать – не прозвучат ли какие-нибудь умные слова.

Слова прозвучали.

– Ну и долго Сашка собирается держать тут эту дрянь? – спросил женский голос. – Из-за нее не повернуться! Значит, его драндулет под крышей, а ты свой под открытым небом ставь? Что, и зимой тоже так будет?

– Не под небом, а под навесом, – отвечал мужской голос. – Дурак я был, что тебя послушался. Гараж нужно было весной ставить, нормальный, с ямой, а ты – семена, семена, органика, торф! И много дала твоя теплица?

– Моя теплица нас всю зиму кормить будет, – возразила женщина. – И органика у нас не купленная. А Сашке я сама позвоню. Смотреть же надо, что покупаешь! За цвет он, что ли, этого кабысдоха взял? Сколько он на этой тачке наездил? Два километра? Полтора?

– Перестань, не надо звонить. Он мне обещал, что продаст машину на детали. Уже почти нашел покупателя. Приедет и заберет.

– Вечно ты его выгораживаешь!

Мужчина и женщина пересекла двор и вошла в хлев, голоса тут же как отрубило.

Тришка не то чтобы разбирался в машинах – скорее, он разбирался в Америке. Он знал, что там можно всю жизнь прожить без паспорта – были бы автоводительские права. Кроме того, хозяин имел то, что вся семья называла тачкой. Тришка видел тачку из окна, но слова «зажигание», «сцепление» и «карбюратор» оставались для него пустыми, он только знал, что они имеют склонность барахлить, капризничать и даже издыхать, отчего предположил как-то, что в автомобиле, как и в доме, есть свое население. Но Ермил, который готовил себя в рефрижераторные, его разубедил.

И вот теперь возникло подозрение, что Ермил – не такой всезнайка, каким хотел казаться перед Тришкой. Но кто там швырялся камнями, карбюратор или иной деятель, Тришка догадаться не мог.

На всякий случай он выскочил из сарая.

Если хозяева ходят по двору, возможно, в доме никого нет – так он подумал, потому что очень хотелось есть. Конечно, тут городских не любят – но удалось бы хоть сухую корочку стянуть, и то ладно! А потом выйти на дорогу и попытаться понять, в какой стороне город.

Тришка крадучись добрался до порога, где и был подхвачен за шиворот чьей-то не в меру сильной лапой.

– Куда?! – прогремел бас.

Вспомнив, как автомобильный боялся нападенья, Тришка забился и тихонько завизжал.

– Кто таков?! Чего по чужим дворам слоняешься?

– Й-и!.. Й-и-й-а-а… – собрался было отвечать Тришка, но тут порог перед глазами поехал.

Тришку несли, не дозволяя ему коснуться подошвами земли, и донесли до черной дырки, и сунули в эту дырку, так что он наконец ощутил твордое и невольно пробежал несколько шагов по довольно широкому лазу. Тут же наступил полный мрак – тот, кто Тришку сюда закинул, загородил собой дыру.

– Ну?! Будешь ты говорить, вражина?!

– Ай! – вскрикнул Тришка, споткнувшись о большой железный болт.

– Ай, а дальше?

– Ай, – ощутив некое озарение повторил Тришка. – Ай эм. Эм ай. Гуд монинг, сэр.

– А ни хрена ж себе! – изумился косматый громила, что растопырился в дырке. – Это по-каковски?

– Хэллоу, – ответил ему Тришка. – Хау ду ю ду?

И на всякий случай добавил «сэр».

Мудрая мысль заполнила собой всю голову: пока говоришь по-английски, бить не будут.

Городские домовые произошли от деревенских, это всем известно. А вот причин, по которым они плохо ладят с родней, может быть несколько. Допустим, нос задрали. Или своим налаженным бытом зависть вызвали. Или еще что-то этакое произошло, о чем все уже давно позабыли.

Если бы они встречались более регулярно, что ли, то вражда бы обозначилась не только как тягостное чувство, но и словесно, прозвучали обвинения, тогда и разбираться было бы легче. Но беда в том, что они почти не встречаются – кто где поселился, тот там и обитает, иной домовой из своего дома за сто лет шагу не ступит. И деревенский кузен для него столь же реален, сколь пришельцы из космоса, которых он, затаясь в углу, смотрит по хозяйскому телевизору.