Мэтью Гэбори - Темные тропы Страница 6

Он напрягся, почувствовав руку Януэля, которая мягко легла на его плечо.

– Говори же, Мэл.

Под маской боли мальчик прочел на этом лице такое искреннее сострадание, что у него невольно вырвалось:

Я хочу, чтобы мои родители гордились мною.

Он произнес это с такой непритворной искренностью, что Януэль едва удержался, чтобы не прижать его к своей груди.

– Разве у них есть основания для обратного?

– Учитель, ты говоришь, что мы будем продолжать ковать мечи, но ты также сказал, что требуешь беспрекословного подчинения. Значит ли это, что ничего не изменится?

Януэль заколебался. Он ожидал, что ученики окажут ему доверие прежде, чем он признается им, чего от них хочет. Времени для объяснений и оправданий не было, и он рассчитывал с помощью недавно приобретенной власти добиться их согласия. Мэл ускорял события и, по правде говоря, предлагал ему шанс действовать в открытую. Януэль решился ухватиться за эту возможность:

– Все, или почти все, останется по-прежнему. Только меня не будет среди вас.

Мэл вытаращил глаза:

– Ты собираешься уйти? Ты хочешь нас оставить?

– Разумеется. Долг призывает меня в Каладрию. Только белые монахи сумеют указать мне путь к королевству мертвых.

– Но… – пробормотал Мэл, – а как же мы? Януэль перевел взгляд с мальчика на подмастерьев:

– А вы останетесь здесь и будете работать на империю.

Среди собравшихся разразилась настоящая буря. Возгласы протеста, поначалу робкие, затем все более громкие, раздавались под сводами до тех пор, пока Януэль не поднял руку, призывая к тишине.

– Прекратите! – приказал он. – Прекратите этот шум и послушайте меня. У нас нет выбора. Это единственное, что мы могли бы предложить империи в обмен на возможность для меня покинуть эту Башню и отправиться в Каладрию.

– Ты бросаешь нас на съедение! – крикнул один из учеников.

– Нет, я прошу вас хранить верность Завету, хранить верность жизни.

– Твоей в особенности! – рявкнул другой. Януэль выдержал паузу. Заметив недоумение во взгляде Мэла, он склонился к нему. Он обратился к мальчику, усилив голос так, чтобы его слышали все подмастерья:

– Я жду от вас решения: необходимо пожертвовать принципом нейтралитета, я уже сказал об этом. Лига всегда настаивала на том, чтобы оружие Феникса ковалось в очень малом количестве, отчего оно становилось бесценным. Я призываю вас, начиная с этого дня, работать для любого доблестного воина этой империи, который пожелает заказать оружие. Взамен вы не станете просить ничего, ну разве что немного продуктов. Ваши молоты день и ночь будут ковать металл для того, чтобы каждый воин мог выступить против Харонии и помешать ей безнаказанно сеять смерть повсюду. Предложив свои услуги будущему императору, вы добьетесь всеобщего уважения, вы станете участниками общей битвы.

– В таком случае почему не выйти прямо сейчас и не сдаться солдатам? – возразил один из подмастерьев.

– Потому что люди, живущие в этой империи, должны понять, что вы сами сделали выбор, решив работать для них, потому что они должны увидеть, что лига или, скорее, все вы предоставляете щедрую льготу империи Грифонов для того, чтобы она, подавая пример, бросила все свои силы на борьбу с харонцами. Вот на этом основании я и прошу вас отказаться от традиционного фениксийского нейтралитета.

Вновь наступила тишина. Ее нарушил Мэл, твердым голосом:

– Значит, ты говоришь, что мои родители могут прийти сюда и попросить меч Феникса, чтобы сражаться?

– Ты получишь право сам выковать этот меч, если твой отец умеет с ним обращаться.

Широкая улыбка осветила лицо мальчика.

Януэль выпрямился. От боли перед глазами заплясали мелкие красноватые искры. Опираясь на плечо Фареля, прерывисто дыша, он в последний раз обратился к фениксийцам:

– Теперь вы должны принять решение. Те, кто идет за мной, сделайте шаг вперед. Остальные покиньте эту Башню, не оборачиваясь.

«И не стыдясь…» – подумал он, не имея сил произнести это вслух.

ГЛАВА 3

Сидя на корточках на коньке крыши, Чан разглядывал в подзорную трубу императорский дворец, построенный на вершине хребта, возвышавшегося над Альдараншем. От его боковых фасадов тянулись две массивные стены, упиравшиеся в крепостные сооружения, занимаемые орденом Льва.

Одежда Чана была продумана с учетом всех обстоятельств: темный балахон, штаны из черной шерстяной ткани, заправленные в мягкие сапоги. Он вздохнул и машинально погладил свой лук. Шенда находилась в той крепости, что была слева. Имперские власти вовсе не стремились держать в тайне место, куда должны были заточить Дракона, сеявшего хаос на улицах Альдаранша. Грифоны подняли в воздух бесчувственное тело Хранителя и унесли его в крепость.

Очевидцы, оказавшиеся рядом или наблюдавшие издали бойню, учиненную Драконом в столице империи Грифонов, распространяли всевозможные слухи. Одни видели в этом дурное предзнаменование, другие – проявление могущества Грифонов, которые сумели загнать и захватить в плен это создание.

Для Чана все это означало лишь исчезновение Шенды, последнего человека, способного возродить дух братства Черных Лучников.

Его рука, скользнув по натянутой тетиве, ущипнула ее, чтобы извлечь звук идеальной чистоты. Чтобы добиться такого тона, изысканную красоту которого могли почувствовать лишь самые великие лучники, он принес в жертву свои волосы. Он срезал длинные золотистые пряди и, аккуратно переплетя, пропитал их специальным отваром, о секрете которого шепотом рассказывали в пустынях Ликорнии, далекой Земле Единорогов. Изготовленная таким образом тетива выдерживала натяжение порядка шестидесяти фунтов. От человека с таким телосложением, как Чан, подобное усилие требовало надлежащей мускулатуры. Его собственная, казалось, вполне соответствовала требованиям, хотя в последнее время Чану явно не хватало тренировки.

Он остановил взгляд на кожаном колчане, из которого торчали двадцать стрел. Ни одной больше, ни одной меньше – искусный компромисс между весом и свободой движений. Двадцать стрел, предназначенных любому из тех, кто посмеет встать между ним и Шендой.

Он спрятал подзорную трубу под одеждой и поднялся. Вполне вероятно, что ему не доведется вновь увидеть восход солнца, но он и в этом находил несколько мрачное удовлетворение. Если он промахнется и не сможет освободить драконийку, то хотя бы получит право умереть рядом с ней. Существуют куда худшие способы покинуть Миропоток.

Он стянул с себя балахон и достал стрелу, намереваясь провести ее острием на своей груди алую черту. Это был древний символ, знак войны, который служители Аспидов обычно наносили кончиком своего раздвоенного языка. Эта обжигающая татуировка предназначалась для того, чтобы отвлечь внимание противника, посеять тревогу в душе врага. Пытаясь избавиться от власти этого чувства, тот должен был неминуемо ослабить защиту – так гласил магический опыт Аспидов.