Джек Вэнс - Лионесс: Зеленая жемчужина Страница 6

С корабля, заплывшего в Скайр, Ксунж выглядел как сложный орнамент из серого камня и черных теней с прослойками плесневеющих бурых черепичных крыш. Представлявший ему полную противоположность Дун-Кругр поднимался в холмы от причалов беспорядочными скоплениями складов, конюшен, амбаров, плотницких мастерских, таверн и постоялых дворов, хижин с соломенными крышами, а кое-где и двухэтажных каменных усадеб. В самом центре Дун-Кругра находилась шумная, временами даже оглушительная площадь, где часто устраивали импровизированные лошадиные скачки. Кельты обожали всевозможные соревнования.

Дун-Кругр оживлялся беспрестанным причаливанием и отчаливанием судов, прибывавших из Ирландии и Британии. Христианский монастырь, Братство святого Бака, мог похвалиться дюжиной знаменитых реликвий и привлекал сотни паломников. Корабли из дальних стран бросали якоря у пристани, и торговцы на набережной расхваливали импортные товары: шелка и хлопчатобумажные ткани из Персии, изделия из нефрита, киновари и малахита, привезенные невесть откуда, ароматный воск и пальмовое мыло из Египта, византийское стекло и фаянс из Римини. Все это меняли на кельтские золото, серебро и олово.

Качество постоялых дворов и гостиниц Дун-Кругра можно было назвать удовлетворительным, а в некоторых случаях даже превосходящим ожидания — это несколько неожиданное обстоятельство объяснялось наличием странствующих священников и монахов, отличавшихся требовательными вкусами и всегда готовых расплатиться звонкой монетой. Самой высокой репутацией в Дун-Кругре пользовалась гостиница «Голубой вол», предлагавшая богачам отдельные номера, а людям попроще — соломенные подстилки на мансарде. В таверне гостиницы почти круглосуточно жарили на шампурах птицу и пекли свежий хлеб. Многие путешественники заявляли, что жирная жареная курица, фаршированная луком и петрушкой, хлеб с маслом и пинта-другая эля «Голубой вол» позволяли здесь поужинать не хуже, чем в любом другом городе Старейших островов. В хорошую погоду блюда подавали на столы, расставленные перед входом, где постояльцы могли закусывать и выпивать, наблюдая за происходящим на площади — а в этом буйном городе почти всегда что-нибудь происходило.

За два часа до полудня, погожим утром, упитанный человек в бурой рясе присел за стол, выставленный перед гостиницей «Голубой вол». На лице его, самоуверенном и лукавом, с зоркими круглыми глазами и носом пуговкой, сохранялось выражение благодушного оптимизма. Пользуясь ловкими белыми пальцами и мелкими белыми зубами, безжалостно смыкавшимися наподобие капкана, он поглотил сначала целую жареную курицу, а затем дюжину медовых пряников, не забывая величественно запивать все это медовухой из оловянной кружки. Его ряса, судя по покрою и высокому качеству пряжи, свидетельствовала о принадлежности к разряду священнослужителей — хотя, когда этот господин откинул на спину капюшон, там, где некогда была начисто выбритая тонзура, виднелась поросль каштановых волос.

Из таверны вышел молодой человек аристократической внешности. Высокий и сильный, чисто выбритый и ясноглазый, он всем своим видом выражал спокойствие и удовлетворение, словно находил условия, преобладавшие в этом мире, достаточно удобными для существования. На нем была повседневная одежда — свободная рубаха из белого льняного полотна, бриджи из серой саржи и расшитый синий камзол. Посмотрев по сторонам, он подошел к столу господина в бурой рясе и спросил: «Могу ли я к вам присоединиться, сударь? Другие столы заняты, а я хотел бы подышать свежим воздухом — сегодня выдалось прекрасное утро».

Господин в рясе сделал великодушный приглашающий жест: «Салитесь на здоровье! Позвольте порекомендовать здешнюю медовуху — сегодня ее не разбавляли, она сладкая и крепкая. Кроме того, у них превосходные пряники! По сути дела, я собираюсь сейчас же снова заказать и то, и другое».

Новоприбывший устроился на стуле: «Судя по всему, правила вашего ордена не отличаются особой строгостью».

«Ха-ха! Вы ошибаетесь! Нас подвергали аскетическим лишениям и суровым наказаниям. Мои прегрешения, однако, привели к тому, что из ордена меня исключили».

«Гм! Столь бесповоротная дисциплинарная мера представляется чрезмерной. Что плохого в том, чтобы пригубить пару глотков медовухи и попробовать пряник?»

«Ничего плохого в этом нет! — с убеждением заявил монах-расстрига. — Должен признать, что в моем случае разногласия носили. пожалуй, несколько более фундаментальный характер. Возможно, мне придется основать новое братство, освобожденное от строгостей, так часто заставляющих скучать приверженцев истинной веры. Меня удерживает только нежелание прослыть еретиком. А вы сами — христианин?»

Молодой человек отрицательно покачал головой: «Концепции религии для меня непостижимы».

«Возможно, их непроницаемость не столь непреднамеренна, как может показаться, — размышлял вслух бывший монах. — Она обеспечивает постоянное трудоустройство предрасположенным к диалектике лицам, которые в иных обстоятельствах сели бы на шею государству или, что еще хуже, стали бы мошенниками и фокусниками. Могу ли я поинтересоваться, с кем имею удовольствие беседовать?»

«Разумеется. Я — сэр Тристано из замка Митрих в Тройсинете. А вы не желаете представиться?»

«Я тоже благородного происхождения — по меньшей мере, мне так кажется. За неимением ничего лучшего пользуюсь тем именем, каким меня наградил отец: Орло, к вашим услугам».

Сэр Тристано подозвал служанку и заказал медовухи и пряников как для себя, так и для своего собеседника: «Таким образом, можно допустить, что вы окончательно порвали с церковью?»

«Бесповоротно. Пренеприятнейшая история, что поделаешь. Меня вызвали к аббату. Пришлось отвечать на обвинения в пьянстве, обжорстве и прелюбодеянии. Я излагал свои взгляды с красноречием, способным просветить и убедить любого здравомыслящего человека. Я заверил аббата в том, что всемилостивейший Господь Бог никогда бы не сотворил сочные пирожки и пахучий эль, не говоря уже о прелестях очаровательных и жизнерадостных девиц, если бы не желал, чтобы мы в полной мере пользовались этими преимуществами».

«Надо полагать, возражения аббата ограничивались догматическими формулировками?»

«Именно так! С тем, чтобы оправдать свой взгляд на вещи, он цитировал один отрывок из Священного Писания за другим. Я предположил, что при переводе этих текстов могли быть допущены ошибки — а значит, пока не будет беспрекословно подтверждено, что голодовка и самоистязание посредством воздержания точно соответствуют волеизъявлению Всевышнего, мы могли бы позволить себе усомниться в необходимости такого истолкования. Аббат, тем не менее, приказал вытолкать меня в шею».