Камли Брайт - Талисман мага Страница 6

«Не помогать, а остаться с ним, — уточнил какой-то неведомый внутренний голос. — Михаэль поставил себя вне закона, и обратной дороги ему нет, а разве ты сможешь теперь жить без него?»

— Не смогу… — вслух согласилась Амалия и тут же приказала себе никогда больше даже не сметь думать о чем-либо подобном: мысль крепнет от раза к разу, постепенно обретая «плоть и кровь», и тогда от нее уже не отделаться. А еще вообразишь себе, будто бы могла что-то сделать, да не сделала — струсила.

«Струсила! — снова откликнулся внутренний голос. — Ты боишься! Ты струсила! А потому никогда не будешь с Михаэлем…»

Ральф не смог бы описать все это в точности: во-первых, потому что был слишком угнетен своей второстепенной ролью (сознание Дэвида практически подавило его собственное, оттеснив в сторону и позволив быть лишь пассивным наблюдателем); во-вторых, разведчик совершенно не разбирался в хирургии.

Пока Нечистый только готовился к операции: заваривал какие-то травы и кипятил клинок — еще куда ни шло, но затем… Тело отца выглядело настоящим трупом, да и пахнуло от него — когда Дэвид рассек кожу на животе — таким смрадом, что Ральф почти отключился (Ральф, но никак не Дэвид, который даже не дрогнул), однако разрез начал кровоточить — явный признак живого. Все… Дальше разведчик не просто не мог припомнить, а вовсе не хотел: не то, чтобы ему было так уж неприятно или страшно — совсем другое. Каждая манипуляция над неподвижным телом странно отдавалась в мозгу Ральфа чем-то похожим на боль, однако не болью — что-то словно сжималось, вздрагивало, — и в конце концов Дэвид, которому такая реакция, видимо, мешала, отключил восприятие разведчика уже окончательно…

— Эй, ты, Асклепий!

«Асклепий… Асклепий… ах, да — бог врачевания у греков… Сказал бы уж „Эскулап“ — все привычнее…» — подумал Ральф, через силу открывая глаза. Лицо будто горело: кажется, Дэвид, чтобы привести его в чувство, надавал пощечин.

— Что, уже все?

— Все, — склонившийся над Ральфом Нечистый улыбался, а его черные глаза искрились и блестели, как черешни после дождя. — Ну и впечатлительный же ты. А еще разведчик.

«И этот туда же…» — Отцу казалось, что разведчик должен быть жестче, а этого, видите ли, не устраивает впечатлительность.

Увидев лицо Ральфа, Дэвид, который, похоже, только и искал повода посмеяться, покатился так весело, что невозможно было даже себе представить, будто он всего каких-нибудь два часа назад, по существу, умирал. Или как раз именно поэтому?

— А ты, что, был когда-то хирургом?

— И хирургом, и учителем, и священником…

«А я еще удивлялся тогда, что он с такой легкостью цитирует Библию…»

— Странно, — пробуя, подчиняется ли ему по-прежнему собственное тело, Ральф сначала пошевелил пальцами, затем приподнялся и только потом, наконец, сел.

— Странно? — переспросил Дэвид. — Почему странно?

— Ну, если ты был священником… — Ральф подозрительно покосился на свои ноги, которые только что подтянул к груди и обхватил руками.

— Да в порядке твоя драгоценная оболочка, — поняв беспокойство разведчика, засмеялся Нечистый. — Так о чем мы говорили?

— Я хотел спросить: ты ушел из священников, потому что перестал верить в Бога?

— С чего ты взял?

— Ну, как же тогда… э-э… — Ральф не находил нужных слов.

— Творю все эти безобразия, не опасаясь гнева Господня? — подсказал Дэвид.

Разведчик издал звук, отдаленно напоминавший согласие.

— Смешные люди, — покачал головой Нечистый. — Называете Бога Всемогущим, Милосердным, Справедливым, и при этом отказываете ему в элементарной доброте и здравом смысле. Даже в игре часто дают фору! Мне же было отпущено более двух тысяч лет жизни. Для чего? Наверно, для того, чтобы я её хорошенько познал, а когда познаешь, неизбежны ошибки… — Дэвид вдруг замолчал, сделав предостерегающий жест. — Тише… Никак твои приятели?

— Приятели? — В ушах Ральфа еще звучало только что сказанное Дэвидом, а тренированное сознание разведчика уже зондировало окрестности.

«Точно. Десантники… Восемь человек…»

Их выдавало даже не то, о чем они думали, а, скорее, как они думали.

«Молодцы ребята: Тайг кишмя кишит всякой нечистью, а эти так, будто погулять вышли…»

Почти не задержавшись на сознании подчиненных, простодушно позволявших едва ли не любому оценить уровень их интеллекта («Хоть бы кто потрудился закрыться…»), мысленный щуп разведчика остановился перед ментальным барьером командира.

«Алекс Майер…» — воображение немедленно нарисовало его портрет: среднего роста; черные с проседью колечки волос; карие — то ли удивленные, то ли обиженные — глаза; ярко-красные губы.

До этого момента Ральф знал лишь, что когда-то учился вместе с этим десантником в школе разведчиков и что Алекса очень скоро отчислили.

«Немудрено: не защита — решето…» — с первой же попытки проникнув в сознание карателя, подумал Ральф и тут же убедился, насколько его опять подвела нелюбовь заглядывать в чужие мысли. А вот на этот раз, между прочим, очень бы не помешало.

Алексу действительно так и не удалось создать хоть сколько-нибудь приличной ментальной защиты, зато в умении считывать информацию с различных предметов он во много раз превосходил Ральфа и за годы службы в «Sunrise» довел свой талант чуть ли не до совершенства: временами Алексу даже не требовалось соприкасаться с носителем информации. Сейчас, например, чутье командира обострилось настолько, что он вел свой отряд, почти не задумываясь. Отнюдь не безобидный дар для человека с уязвленным самолюбием…

«Ах ты, черт! Только этого и не хватало…» — сам того не подозревая, Ральф, оказывается, еще и увел у своего бывшего сокурсника его первую любовь… Гм, вспомнить бы еще, как она выглядела…

М-да, история, похоже, становилась до отвращения банальной: сам Алекс Ральфу поверил, однако решил, что отчет разведчика вполне сойдет за бред сумасшедшего — а в особенности на фоне провала всей санрайзовской разведки в Канде за последние тридцать лет. А если к этому еще прибавить то обстоятельство, что Алекс, благодаря своему дару, довольно неплохо чувствует состояние человека, то после его скромного предположения относительно здоровья секретного агента Михаэля Хюттнера… «тронувшийся умом разведчик» по распоряжению Центра тут же потерял право самостоятельно распоряжаться своей судьбой. Ну и кто теперь, скажите на милость, будет вести расследование, если с этим самым разведчиком вдруг что-нибудь случится? Неудачный побег, самооборона, самоубийство… — да мало ли? Старо, как мир, ужасно пошло, но сработать должно железно…