Далия Трускиновская - Пустоброд Страница 6

И кинулся домовой дедушка с кулаками на Аникея Киприяновича.

Домовые нередко схватываются драться, но там, где никто их забаве не помешает. Правила драки у них довольно расплывчаты. Давным-давно, еще в пору деревенского житья, они были более определенными: одно дело, когда домовой дедушка защищает свое жилье, и совсем другое – когда пришлый домовой на это жилье покушается. Но один закон соблюдается свято: людей в свои разборки не путать!

Так что побоище на обочине асфальтовой дорожке можно объяснить только временным помешательством умов от вторжения кикиморы.

Прочие домовые сразу не сообразили, из-за чего лай и склока, потому с изумлением наблюдали за дракой, не решаясь вмешаться и развести буянов по углам.

И тут явился наконец виновник всей этой катавасии – тот, из-за кого сваха Неонила Игнатьевна билась об заклад с соперницами и затеяла свой хитросплетенный обман. Явился молодой домовой, ходивший пока в подручных у родного деда, – сам Трифон Орентьевич, наизавиднейший жених во всей округе.

– Дед, ты сбрендил? – с тем Трифон Орентьевич решительно отпихнул Аникея Киприяновича, а Мартына Фомича поймал в охапку.

– Пусти! Пусти, крысиный выкормыш! – верещал дед. – Я ему все кости переломаю! Ишь, чего удумал! Кикимору в наш дом подсадил!

Вот как преобразилось событие в голове у шибко взволнованного домового дедушки.

– Кикимор не бывает, – строго отвечал внук. – Это одни предрассудки деревенские.

– Ни хрена себе предрассудки! Вон же она лежит, кикимора!

– Где?

– Вон, на травке!

– Не вижу никакой кикиморы.

И точно, пока домовые дрались, помирающий странник подхватился и убрел куда-то.

– Морок! – воскликнул Анисим Клавдиевич. – Я ж ее своими глазами видел! Вот тут лежала и кряхтела!

– Кто? Кикимора? – уточнил Трифон Орентьевич. – И как же она выглядела?

– Да вроде… – Мартые Фомич задумался. – Вроде нашего дедушки Феодула Мардарьевича. Такая же ветхая. Только вся в клочьях…

– То есть, кикимора была с лица как мы, домовые? – продолжал следствие Трифон Орентьевич.

В отличие от прочих городских домовых, редких домоседов, он за недолгую свою жизнь успел постранствовать, побывал в деревне и даже ездил дважды на автомобиле, потому с его жизненным опытом считались и старики.

– С лица – да. Это она так перекинулась! – сообразил магазинный.

– Я ты, дядя, когда-либо кикимору видел? Не перекинутую?

Оказалось, что нет, и никто из присутствующих тоже не встречал.

– Так, может, это и был домовой?

– А глаза кто тогда отводит?!

Услышав, как на складе исчез и снова возник товар, Трифон Орентьевич крепко задумался.

– Значит, безместный домовой из-за Матвеевского рынка при вашей кикиморе состоял? – уточнил он. – И где же тот домовой?

Но Аникея Киприяновича, понятное дело, уже не догнали…

Матвеевский рынок был по человеческим понятиям далеко – сперва на трамвае до вокзала, потом оттуда на другом трамвае. Но если у кого ноги здоровы и нет нужды тащить кошелку с дешевыми продуктами, то можно и пешком напрямик. Домовые транспортом не пользовались, разве что у кого брат-сват пошел с горя в автомобильные. Да и то – скорее ради баловства. Куда домовому путешествовать? На какие курорты?

Трифон Орентьевич прикинул – кто из знакомцев обитает за Матвеевским рынком. Очень его заинтересовала вся эта история с беглой кикиморой. То все в книжках про диковины вычитывал, а то – вон она, диковина, сама в гости пожаловала. И, потолковав еще с молодым домовым дедушкой Никифором Авдеевичем, обнаружил: знают они оба из тамошнего населения только сваху Неонилу Игнатьевну.

Женатому Никифору Авдеевичу сваха была уже не страшна. А вот Трифон Орентьевич призадумался – уж больно настырно она его домогалась, девку какую-то ему на шею пыталась навязать. А что за девка может жить за Матвеевским рынком? Безграмотная какая-нибудь, с кем разумного разговора не заведешь, а только приставить ее мертвую паутину обчищать и подгоревшие сковородки по ночам надраивать…

Однако любопытство оказалось сильнее неприязни к свахе и ее девке. Трифон Орентьевич собрался в дорогу.

Возня с книжками принесла ему ту пользу, что он немного освоил географию и выучился читать планы городов. У хозяев были хорошие автомобильные атласы, был и отдельный план, изданный для туристов и очень подробный. Трифон Орентьевич ночью расстелил его в кабинете, поползал по нему, сколько требовалось, и срисовал на бумажку маршрут до Матвеевского рынка. А на следующую ночь и отправился.

Домовые, как кошки, умеют перемещаться очень быстро, но на небольшое расстояние – дыхание у них короткое. Трифон Орентьевич был еще слишком молод, чтобы от быстрого шага за сердечко хвататься, но берег себя, двигался где – шажком, где – короткими перебежками. Рынок обошел чуть ли не за три версты – ходили слухи, что там обосновалась колония совсем уж одичавших безместных домовых, зовущих себя рыночными, и питаются они всякой дрянью, а говорят так, что не сразу и поймешь. Нравы, сказывали, у них мордобойные.

За рынком было уже попроще – начинались деревянные дома с печками, а там чуть ли не за каждой печкой свой брат домовой проживает. На первом же дворе Трифон Орентьевич переполошил сторожевого барбоса, вылез готовый к труду и обороне местный домовой дедушка, а дальше, слово за слово да от двора ко двору, к рассвету Трифон Орентьевич добрался до свахиной квартиры.

Неонила Игнатьевна обитала у доброй старушки. Старушка, впрочем, была убеждена, что подкармливает домового дедушку, а не домовиху-сваху. Правда, казалось ей странным, что не ведется никакой войны ни с тараканами, ни даже с пауками, о чем она особо просила, выставляя в особый уголок в чулане блюдечко с молоком. Откуда старушке было знать, что гонять тараканов – мужское занятие! А пауков Неонила Игнатьевна откровенно побаивалась.

Жила эта наивная старушка на втором этаже, третьего не было, а только чердак. Оттуда можно было попасть в чулан – так Трифону Орентьевичу и растолковали. И он спокойно двигался по указанному маршруту, когда из-за чердачной рухляди услышал приятный голосок:

– Неонила Игнатьевна! А я тебя заждалась!

Он остановился.

– Я это, Малаша, не бойся! – продолжал голосок. – Что же ты? Разведала? Узнала?

Трифон Орентьевич чуть вслух не охнул – девку из-за Матвеевского рынка, которую ему сватали, тоже звали Маланьей!

– Что ж ты встала в пень, Неонила Игнатьевна? Я одна пришла, без мамки! Не бойся!

Трифон Орентьевич понял, что сваха чем-то против невестиных родителей согрешила.