Виталий Каплан - Масть Страница 60

Потому пусть всё будет по-человечески, пусть дорога наша продлится с рассвета до заката. Хотя и это – на пределе людских возможностей.

А кстати, – вдруг задумался я, – вот прискачем мы в Давыдово, а дальше? Как бабку Катерину искать будем? Опять, что ли, «Ловчую сеть» ставить? Так Иных-людей ею ловить гораздо сложнее, чем Иных-нежить. Так, во всяком случае, меня учили.

Тоже мне, нашли овраг на ровном месте, – хихикнул Алёшка. – Тут как раз всё просто. Как прискачем, вы притворитесь, что поплохело вам… ну, к примеру, сердце прихватило, или лучше почечная колика. Ничего не говорите, только мычите от боли, я с мужиками сам объяснюсь. Так, мол, и так, ехали с барином, заплутали, а его к тому ж хворь скрутила… Нас тотчас к бабке и направят, потому что, кроме неё, никто там лечить не возьмётся.

Да, это было разумно. Осталось только придумать: а с бабкой-то как мы разговаривать будем? По уму этим следовало озаботиться гораздо раньше, хотя дядюшка и предостерегал: «Не составляй слишком подробных планов, они никогда не сбываются, обязательно в последний момент что-то пойдёт не так. Умнее будет держать нос по ветру, а поступать по обстановке». Впрочем, сейчас как раз и стоило обмозговать варианты. Иных в нас она увидит… это разве что дядюшка и графиня Яблонская могли бы замаскировать свои цветки душ, так на то они и Высшие. В легенду для Иных, насчёт Белого моря, может и поверить, но вот в то, что мы заплутали, сбились с дороги и заехали в Давыдово, она ни в жизнь не поверит. С людьми такое вполне возможно, но не с Иными. Простейшее заклятье «Сынань», которому учат новичков чуть ли не на первом же уроке. Значит, нужно срочно сочинить что-то другое… или почти ничего и не сочинять, а напротив, изобразить строгость. Мол, прислали нас Дозоры, дабы безнадзорного Отшельника поставить на учёт. Нет, не годится – мы ж не новгородские, а тверские, это бабка сразу считает в цветках наших с Алёшкой душ. Не имеем мы право никого тут регистрировать, чужая тут для нас земля. Сказать же ей полную правду – неизвестно ещё, как отнесётся. А что, если слегка подкрутить легенду для Иных? Не на Ловозере близ Белого моря скрыт в Сумраке таинственный артефакт, а много ближе, к примеру, на Онежском озере. Места для неё всё равно незнакомые, может поверить. Да, но как тогда вывести её на разговор об Отшельнике?

Что-то, я гляжу, помрачнели вы, Андрей Галактионович, – заметил Алёшка. – Опять овраги на душе?

У тебя глаза на затылке? – огрызнулся я. – И ничего не овраги, просто думаю, как дело провернуть поумнее.

Да будет вам! – Я не видел сейчас мальчишку, но был уверен, что он ухмыляется. – Не слепой же, чую, что как нализались вы с тем майором белозерским, так с той поры гнетёт вас что-то. И не похмелье, его-то я вам ещё ночью снял. Крепко же вы с ним натрескались, что сами себя протрезвить и не подумали.

Это он ещё всего не знает. Не видел, как, уложив окосевшего Бортникова, позвал я трактирного слугу и велел переменить графинчик. Да, легко было успокоить магией расшалившуюся память, но я предпочёл человеческое средство. Причём почти без закуски. Нехорошо, конечно, пить одному, но не будить же майора! И не мальчишку же звать в собутыльники!

По цветку читаешь? – скривился я. – Ну так говори, что вычитал!

Вглубь не лезу, – спокойно откликнулся Алёшка, – не дело это, чужие мысли читать. Да и не смог бы, даже и пожелав такое – барьер у вас выставлен. Сами соорудили или Януарий Аполлонович помог? А только по внешности ауры вижу, что с рассвета грызёт вас воспоминание какое-то, и связано оно с давешним майором. А майор тот, как понял я, сослуживец ваш бывший, и как ушли вы в отставку, так с ним больше и не виделись до вчерашнего дня. Значит, вспоминаете старые дела, из человеческой жизни. Верно ведь?

А почему бы, кстати, и нет? Зачем я держу это в себе? Что за беда, если вот сейчас возьму и всё ему выложу? Когда-нибудь всё равно пришлось бы, не вечно же отмалчиваться на вопрос, с какой такой радости я, молодой офицер, за пять лет дослужившийся до гвардейского поручика, взял вот и сбежал в отставку. Будь Алёшка просто моим дворовым человеком, уж конечно, не стал бы я раскрывать ему душу. Но он – не просто. И – не человек.

Ладно, твоя взяла, – вздохнул я. – Дело давнее, неприятное дело, а вот забыть не получается, хотя тому уж два с половиной года. Служил я, как тебе известно, в Семёновском лейб-гвардии полку, куда по выходе из Кадетского корпуса и был направлен. Прямо скажу, удачное назначение, и служилось мне хорошо, друзьями обзавёлся… взять вот того же капитана Бортникова Николая Аристарховича… теперь уже, как видишь, армейского майора. Вот учил я тебя рукопашному бою, а ведь половину своих умений от него перенял. Ну ладно, чтобы слишком уж в сторону не уклоняться, давай о деле. А дело такое. Служил некогда в нашем полку майор Брызгалов Степан Игнатьевич, давно, в отставку вышел, когда я ещё Корпус оканчивал. И вот в восемьдесят шестом году дошли до нас известия, что фортуна от него отвернулась.

Он, как в отставку вышел сорока пяти лет, поселился в имении своём Никишево, это в Орловской губернии. Неплохое, говорят, было имение, полторы сотни душ, земель много, и плодородные, заметь, земли! Был Степан Игнатьевич женат, двух дочерей имел, возраста такого, что вот прямо под венец. Казалось бы, живи, радуйся статской жизни, получай воинский пенсион и доход с имения. Ан нет, счастливо пожить он всего три года успел. А дальше косяком пошли беды. Сперва – пожар, и жена его, Настасья Власьевна, задохнулась в дыму. На другой год мор случился, оспа прошла. И что же? Самого и краем не зацепило, а вот обе дочери, Лиза и Варвара, подхватили от селян заразу и скончались в муках. Селян, кстати, тоже немало перемёрло. В общем, остался Степан Игнатьевич бобылём, да и обеднел изрядно из-за того мора.

Однако ж мог бы и дальше жить, не так уж и стар был, мог бы снова жениться, тем более сватали ему соседскую дочку, великовозрастную девицу Перепёлкину с неплохим приданым. Однако ж подкосило горе нашего майора, стал он пить по-чёрному, а по пьяному делу куролесить. Урядника напоил до полусмерти и в голом виде велел привязать на колокольне, орловского предводителя дворянства оскорбил действием – а тот ему, натурально, вызов на поединок. Стрелялись, и кончилось дело простреленным лёгким. Оно вроде и обошлось, губернские лекаря Степана Игнатьевича выходили, да и дело о дуэли сам же предводитель и замял… но только с той поры начал майор Брызгалов болеть. К тому же и обстоятельства его совсем расстроились, наделал он глупых долгов, имение заложил, крестьяне его после мора обеднели, а частью и поразбежались.