Лея Любомирская - Живые и прочие Страница 61

Агген расплылась в победоносной улыбке. Она полезла за пазуху и вытащила оттуда один золотой диск. Показала его Айтьеру и тотчас же убрала.

Айтьер застыл, лицо его окаменело. Потом его губы чуть-чуть шевельнулись, и Айтьер сказал просто:

— Отдай.

— Нет, — Агген покачала головой. — Ни за что!

— Отдай, не то отберу силой!

— Вы ведь не полезете за пазуху к девочке? — осведомилась Агген.

— Ты переодета мальчиком. Я всегда могу притвориться, будто принял твой внешний вид за чистую монету. А полезть за пазуху к мальчику ниже меня по происхождению дозволено и воспитанием моим, и всеми принципами.

— Но я — девочка! — настаивала Агген.

Айтьер скрипнул зубами.

— Ладно. Говори дальше!

— Вицерия, — сказала Агген. — Мы знаем имя. Вицерия с пятнадцатого витка.

Айтьер промолчал.

— Ведь это — ваша тайна? — напирала Агген. — Вицерия.

— Вы читали ее письма? — спросил Айтьер.

— Разумеется… Иначе мы не принесли бы их вам, — заявила Агген. — Она вас любит так возвышенно. Будь иначе, мы бы просто взяли себе золото. Но буквы на золоте — они дороже золота. Видите, мой господин, мы ничего от вас не скрываем… Почему те господа напали на вас? Из-за Вицерии?

— Нет, — сказал Айтьер. — Они ничего не знают обо мне и Вицерии… Они вбили себе в головы, будто это я подпилил ось у их телеги, из-за чего у них произошло крушение. — Он помолчал. — Я уверен в том, что это сделал Альфен. Они с Флодаром оба соперничают из-за Вицерии… Альфен хотел выставить Флодара глупцом в ее глазах, только и всего. А Флодар — он действительно глупец. Будь иначе, он бил бы меня не за воображаемое, а за истинное!

— Проще говоря, Флодар-глупец чуть не убил вас из-за телеги, а Флодар-умник убил бы вас из-за девушки? — уточнила Агген.

— У тебя почти мужской ум, — похвалил Айтьер. — Пожалуй, не будет большого преступления запустить руку тебе за пазуху, Агген. Ты — практически мужчина.

— Только не за пазухой! — запротестовала Агген. — За пазухой я полная и окончательная девушка, как телесно, так и духовно, не говоря уж о краденых письмах, которые тоже написаны женщиной…

— В таком случае растолкуй — почему вы оба вступились за меня? — потребовал Айтьер. — Я ответил на твои вопросы — отвечай на мои.

— Нам нужна от вас помощь. — Агген наморщила нос. Как-то скучно это прозвучало… Ни убийств, ни роковой любви, ни опасностей.

— Какая помощь?

— Мы должны попасть к королю, — вступил Филипп.

Агген ткнула его в бок и прошипела:

— Молчи! Ты не умеешь!

— К королю? — Айтьер поднял брови. — Для чего?

— Узнать второе имя Золотой Альциаты. — Филипп опять пренебрег запретом Агген.

— Это запрещено. Даже аристократы не знают этого имени… хотя многие подозревают, что оно существует.

— Я должен его узнать, — настаивал Филипп.

— Зачем оно тебе? — недоумевал Айтьер. — Разве ты враг, который ищет подходы к нашей стране ради завоевания?

— Зная одно только имя, страну не завоюешь. Я улучшаю карту мира, которая, несомненно, до сих пор остается полупустой, — объяснил Филипп. — Мне необходимо узнавать имена.

— Для чего?

— Земля должна знать, на какие имена откликаться.

— И ради этого ты можешь отдать свою жизнь? — Казалось, Айтьер не верит собственным ушам.

— Могу, — ответил Филипп.

— Ты — знатного рода! — сказал Айтьер. — Я сомневался в тебе — впрочем, совсем недолго… А теперь верните мне письма Вицерии!

— Для начала — только одно, — заявила Агген и положила золотой диск перед Айтьером.

Он накрыл диск ладонью, как будто хотел согреться об это крохотное солнце.

Агген, внимательно за ним наблюдавшая, вдруг расплакалась и вынула все остальные письма, завязанные в платок.

— Заберите… — выговорила она сквозь слезы. — Я не могу больше смотреть, как вы все это чувствуете…

Айтьер развязал платок, положил первое письмо к остальным, снова завязал и спрятал в карман.

Долго, долго все за столом молчали. Потом Айтьер потянулся к Агген, взял ее лицо в ладони и поцеловал.

— Спасибо, милая, — сказал он.

Мастер Фульгозий к своим телегам относился как к детям. Точнее, как к любимым детям, потому что встречаются ведь всякие дети, в том числе и ненавистные, и дурно воспитанные, и не воспитанные вовсе, и недокормленные, и незаконнорожденные, и помыкаемые, и даже такие дети, которым вообще бы лучше не рождаться. Нам доводилось также встречать детей, покрытых болячками и коростой, и детей практически лысых, и детей с одним выбитым глазом, и детей с кривыми зубами, и детей, измученных игрой на музыкальных инструментах, и детей с отвисшей губой, и таких, кто вырос из своей одежды. Словом, понятие «ребенок» весьма неоднозначно.

Так вот, телеги Фульгозия — пока они оставались в его мастерской — могли быть уподоблены хорошо воспитанным, законнорожденным, прилежным, почтительным детям из очень, очень хорошей семьи.

Тем сильнее было огорчение мастера, когда он увидел, в каком состоянии прикатили к нему очередное его детище, порожденье рук его.

Флодар появился в дверях мастерской вслед за своими слугами, которые тащили сломанную телегу, точно больного на носилках (за той только разницей, что носилки одновременно являлись и больным).

Фульгозий схватился за уши и закричал:

— Что вы натворили, молодой господин? Во что вы превратили лучшую из моих телег?

Флодар ответил сумрачно:

— Моей вины в этом нет, любезный Фульгозий! Взгляните сами — надругался над телегой мой враг, человек, желающий моего посрамления!

— Ужас, ужас! — продолжал, не слушая, причитать Фульгозий. — Ужас, ужас! Как такое могло произойти? Кто поднял руку на эдакое совершенство?

— Я запросто мог убиться, — сказал Флодар. — По правде говоря, даже удивительно, что я не убился.

— Сколько уродства должно быть в душе, чтобы сломать такую прекрасную телегу? — вопросил Фульгозий, не рассчитывая, впрочем, получить внятный ответ. — Я глубоко потрясен.

— Мастер! — воскликнул Флодар. — Это сделали мои враги!

Фульгозий сощурился:

— О ком вы говорите?

— Об этом чванливом Айтьере, разумеется. Об Айтьере с шестнадцатого витка. Он воображает, будто он выше меня!

— Поистине, низко доказывать свою высоту, ломая чужие телеги! — сказал Фульгозий.

Тем временем слуги перевернули телегу колесами вверх, так что она теперь лежала посреди мастерской, точно убитый зверек с задранными лапками.

Фульгозий подошел, посмотрел, затряс волосами.